Виктор Дихтярев - Вся жизнь - поход
другие.
Семнадцатилетним девушкам и юношам ничего не надо было долго объяснять. Малыши оказались полностью защищенными не только у себя в отряде, но и в интернате - со здоровяками-десятиклассниками ни у кого не было охоты связываться. Так макаренковский принцип взаимоотношения старших и младших получил у нас предметное воплощение, причем на таком высоком уровне, которого я даже не ожидал.
Хуже обстояло дело с учебой. С малышами мы разобрались быстро: каждую возрастную группу курировали воспитанники двумя классами выше. Сложнее было со старшими. Несколько человек настолько отвыкли учиться, что с превеликим трудом наверстывали упущенное. Между тем каждая двойка снимала с отряда 50 очков, и я представлял, каково было авторитетнейшим старшеклассникам выслушивать на ежевечерних собраниях, что их учеба зачеркивает все наши дневные достижения. Такие собрания-отчеты за прожитый день я считал крайне важными. Одно дело - когда мы видим на стенде соревнования, что за чистоту в спальнях нам поставлена тройка. Остается только принять к сведению. За что тройка, за какую именно спальню, кто виноват - неизвестно: санитарная комиссия проводит обход во время уроков, когда в жилых корпусах никого нет. А к собранию отряда дежком непременно все выяснит, и тогда можно поднять старосту спальни и спросить: как это он не заметил пыли на подокойниках или смятых подушек. Проверяли нас, постоянных лидеров, сверхстрого. Попробуй небрежно бросить в тумбочку книгу - сразу замечание. Книги должны лежать у стенки стопочкой. Книги отдельно, тетради отдельно. А в ящичке - туалетные принадлежности, и тоже не вразброс.
Собственно, никто не устанавливал, что, где и как должно лежать. Просто отмечали: в тумбочке беспорядок. И сразу галочка. Несколько галочек получайте тройку. Поэтому и полотенца мы вешали на спинки кроватей по линеечке, и подушки девочки научили мальчишек взбивать особым способом. Обычно никаких предложений наказать провинившихся на собраниях не было, но даже четверка по санитарии воспринималась как провал. Ребята не делали разницы между малышами и старшими: нет пятерки, значит, виноват - десять очков потеряно. Говорили об этом резко, с настоящей обидой за отряд. После одного такого обсуждения Лена Гусева подошла ко мне:
- Если бы я знала, что меня поднимут на общем собрании, я бы сбежала домой. Пусть лучше потом к директору, чем стоять перед ребятами.
Единственное, на что мы пока смотрели сквозь пальцы, - это на учебу старших. Пахали они по-черному, но ведь нельзя за месяц или два наверстать то, что упущено в прошлые годы. Я ободрял ребят, но они говорили, что дело не только в учебе, а в том, что им неловко распекать за двойки других получается, что на чужом горбу в Ленинград поедут.
Однажды я подсмотрел такую сценку.
На коленях у командира отряда покойно устроился один из малышей.
- Толик, - нежно ворковал командир, - ты же умный мальчик, ты же можешь помочь всему отряду. Давай я с тобой позанимаюсь, а ты на каждом уроке поднимай руку. Четыре урока - это же четыре пятерки. Сколько это будет очков? Правильно, двести. Разве я могу столько заработать? Ты знаешь, какая программа в десятом классе? Ого!
И малыши таскали в отряд победные очки, восхищая старших воспитанников.
С великовозрастными неучами пришлось заниматься мне, хотя мои школьные знания по математике выветрились основательно. Мы совместно продирались сквозь математические дебри, споря и подтрунивая друг над другом, но все-таки двигались вперед. Для себя я запомнил, что незачем казаться энциклопедистом во всех областях, и что пробелы в собственном образовании можно тоже использовать: втолковывая мне математические премудрости, старшеклассники сами усваивали их.
Мысль Яна Амоса Каменского о том, что для прочного усвоения знаний надо найти слушателя даже за деньги, пришлась здесь как нельзя кстати. В дальнейшем, уже в туризме, я требовал от ребят, усвоивших какие-то технические приемы, учить этому новичков, и польза от такой учебы была обоюдной.
Меня не тревожило, что борьба за оценки на уроках, за чистоту и примерное поведение на самом деле была только погоней за победными очками, открывавшими путь в Ленинград. Пусть для начала это будет ведущим мотивом, раз другого у нас не было. Ребята преспокойно могли жить и в неубранных спальнях, и учиться как уж там выйдет. Но Ленинград манил своими дворцами и музеями - здесь уж я постарался, - и ради этой поездки стоило попотеть. Ну и конечно, то, что с последнего места мы за один месяц перескочили на первое, тоже нельзя сбрасывать со счета. Гордость за свои дела - не такое уж плохое качество, если есть чем гордиться по-настоящему.
Когда в интернат зашла бывшая воспитательница отряда, пятиклассник бросился к ней с криком:
- А мы теперь на первом месте!
Не "Здравствуйте!", не "Вы будете у нас работать?", а "Мы на первом месте!" И эту появившуюся гордость за отряд я мысленно записал в свой актив.
Погоня за очками иногда приобретала самые невероятные формы. На собрании командир отряда сообщает, что по его подсчетам за неделю мы окажемся на втором или даже на третьем месте - перебор с двойками, а тут еще наш третьеклассник несся по коридору, кого-то сшиб и врезался в старшую воспитательницу, вот ему и навесили сотню штрафных очков. А до подведения недельных итогов остается два дня. Как исправлять положение? И мы договариваемся с завхозом - и ночью перекладываем метров пять выбитого кафеля в коридоре на подходе к столовой. Ночью же наша умница-десятиклассница срочно готовит доклад для какой-то коференции, добивается выхода на сцену - и мы снова впереди.
Постепенно я начал замечать, что мои скромные познания в области педагогики и социальной психологии реализуются на практике. Отдельные моменты жизни отряда можно было хоть и с небольшими погрешностями, но прогнозировать.
Как и ожидал, борьба за поездку в Лениград, оставаясь целью нашей работы, перестала требовать чрезмерных усилий: вопрос о поездке был решен никто догнать нас в соревновании уже не мог. Но жизнь в отряде не затихала. Я не говорю о рабочих моментах, таких, как дежурство по столовой или уборка помещений - это выполнялось в полуавтоматическом режиме, а в оборудованную нами отрядную комнату в стиле "интернатский модерн" водили все заезжие делегации. Я говорю о досуге ребят, об их учебе и главное - о взаимоотношениях. Возрастные рамки в отряде как бы раздвинулись. Теперь не только семиклассники свободно общались со старшими ребятами - это было понятно: у них появились общие дела. Но и малыши не боялись тормошить семнадцатилетних, чтобы те поиграли с ними. А ведь совсем недавно третьеклассники на всякий случай уступали дорогу старшим ребятам, опасаясь получить хотя и незлобливый, но ощутимый тычок. Я видел, что взрослым парням нравилось возиться с малышами. Возможно, впервые старшие почувствовали свою нужность этим несмышленышам, влюбленно крутившимся у их ног. Чуть грубоватая забота о младших напоминала отношения в семье.
