Пауль Вернер Ланге - Подобно солнцу

Через день после прибытия к кораблям приближается лодка прау. Она позолочена и украшена искусной резьбой. На носу развевается знамя султана в голубую и красную полоску, увенчанное павлиньими перьями. В ней сидят, по всей вероятности, высокопоставленные чиновники. Они передают подарки, в частности сахарный тростник, две клетки с курами, двух коз и два сосуда с араком 29, содержание алкоголя в котором многие матросы недооценили. Расстаются после того, как обменялись принятыми здесь знаками взаимного уважения, но мы так и не узнаем, вручили ли европейцы, приличествующие случаю подарки. Похоже, что нет. Наверное, поэтому им пришлось прождать шесть дней, прежде чем султан прислал разрешение запастись в гавани дровами и пресной водой, а также начать торговлю с его подданными. Вот тут-то Карвальу и Эспиноса проявляют щедрость: в обмен идут одежда из зеленого бархата, роскошное кресло, позолоченные и серебряные предметы обихода, много ткани. Потом дело доходит до согласования времени аудиенции у султана, которая должна состояться на следующий день. Но посольство из семи человек, возглавляемое Эспиносой, пробилось поначалу только в дом одного из министров.

Утром, после ночи, проведенной у него на удобных кроватях с шелковыми и хлопчатобумажными постельными принадлежностями, испанцы, наконец, познакомились с великолепием двора правителя восточного государства. На двух слонах, украшенных разноцветной сбруей, их доставляют к дворцу султана. двенадцать слуг несут впереди в больших фарфоровых чашах их подарки. Вдоль улицы, ведущей к дворцу, выстроились солдаты, вооруженные мечами, копьями и щитами, потому что так приказал король». Очевидно, Сирипада, султан Брунея, придавал большое значение этому, чтобы демонстрировать чужестранцам не только свои богатства, но и их хорошо вооруженных хранителей. Пигафетта весьма тронут:

«Мы вступили в громадный зал, где толпились вельможи и знатные люди, и должны были сесть на ковер, в то время как подарки и чаши были поставлены перед нами, К этому залу примыкал еще один поменьше, потолок там был выше, но сам зал был не такой вместительный, как предыдущий. Стены его были задрапированы шелком. Ярко-красные занавески на двух окнах были подняты, и свет заливал помещение. Триста солдат с обнаженными клинками охраняли короля. В конце того зала находилось еще одно окно, и, когда отдернули на нем багряную занавеску, мы разглядели за ним короля. Он сидел за столом с маленьким сыном, оба жевали бетель, и только несколько придворных дам располагались вместе с ними. Потом один из вельмож дал нам понять, что мы не имеем права сами разговаривать с ним».

Вместо этого соблюдался сложный ритуал. Новость передавалась от одного вельможи к другому, пока она, наконец, не достигала султана через переговорную трубу в стене. Выглядит глуповато, но это всего лишь способ обескуражить назойливых просителей, чем позже соответственно стали заниматься канцелярии. И конечно, так было дешевле.

Посланцы Испании вынуждены были снести ничуть не менее обстоятельную церемонию приветствия султаном, прежде чем они снова сумели передать просьбу о мире и испросить разрешения о приобретении провизии и свободе торговли. На то дается согласие, вручаются подарки. Потом следует угощение, приправленное гвоздикой и корицей, затем окно опять занавешивают. Пигафетта даже не смог как следует разглядеть придворных дам — их разделяло тучное тело султана. Он был действительно очень толстый и грузный. Как рассказывают, Сирипада только изредка, когда собирался поохотиться, покидал дворец. Поэтому мы узнаём лишь некоторые подробности о знатных людях. Например, о расшитой золотом ткани, в которую они оборачиваются, о их кольцах с драгоценными камнями, о рукоятях мечей, усыпанных самоцветами. Хронисту, несмотря на его убедительные просьбы, так и не показали две жемчужины из сокровищницы султана. Говорят, они величиной с куриные яйца и такие круглые, что, на какую бы поверхность стола их ни положили, они непременно скатятся.

В общем и целом аудиенция прошла весьма удачно. Тут же начался оживленный товарный обмен с местными купцами. Из испанских товаров наибольшим спросом у них пользовались ртуть, железо, киноварь, полотно и изделия из стекла. За два фунта ртути получали шесть фарфоровых чашек, за два фунта латуни или за два ножа — фарфоровую вазу. Такую посуду из фарфора европейцы в свою очередь также очень ценили, так как считалось, что она тотчас же разбивается, стоит в поданное в ней кушанье или напиток добавить яд. Кроме воды, соли, домашних животных, овощей и фруктов и другой провизии, на борт взяли смолу. Ею хотели законопатить корабли, так как вара здесь не было. По-видимому, эта смола оказалась недостаточно стойкой, поскольку уже в конце месяца на берег посылают Хуана Себастьяна де Элькано с четырьмя сопровождающими, чтобы раздобыть более подходящий материал. Проходит три дня, а посланцы не возвращаются, и моряки пришли к выводу, что их опять предали. На сей раз они, кажется, ошибаются. Но когда 29 июля у их якорной стоянки появляются сто военных лодок-прау, любое сомнение уже чревато опасностью. Позже они узнают, что то был флот под командованием сына короля Лусона, возвращавшийся с острова Лаут, где было подавлено восстание.

Однако недоразумение уже влечет за собой непоправимые последствия. Карвальу и Эспиноса в срочном порядке ставят паруса и собираются выйти в открытое море. Но тут кое-кому показалось, что на лодках, бросивших поблизости якоря, происходят подозрительные приготовления. Как мы уже убедились, предпринимать что-либо для выручки людей, оставшихся на берегу, не входит в сферу интересов Карвальу. Вместо того чтобы вызволить товарищей, он приказал открыть по лодкам огонь. Три из них удалось захватить, командиры остальных трех-четырех судов предпочли посадить их на мель. В руки победителей попало много ценных товаров и высокопоставленные заложники, в том числе сын правителя Лусона. Но злосчастный Карвальу упускает и этот шанс: несмотря на то что оставшихся на берегу матросов можно обменять на принца, он, получив за него высокий денежный выкуп, отпустил того восвояси. Как сообщает с возмущением Пигафетта, о состоявшейся сделке не знал ни он лично, ни кто-либо другой. Когда все уже свершилось, появились двое из пропавших. Один из них де Элькано. Они рассказали, что султан послал их выяснять недоразумение, им даже показывали головы поверженных врагов, чтобы подкрепить рассказ о военном походе на Лаут весомыми доказательствами. Вот когда кое-кто, конечно, раскаивался в поспешных действиях. Поскольку принц с Лусона на свободе, просьбы и угрозы в адрес султана по поводу оставшихся на берегу испанцев напрасны — писарь Баррутиа, солдат Эрнандес и сын Карвальу назад больше не возвращаются. «Тогда мы взяли с собой шестнадцать самых выдающихся и знатных мужчин, которых хотели доставить в Испанию, и трех благородных женщин, предназначенных для испанской королевы, но Карвальу сам завладел ими».

Уже говорилось, что экспедиция со смертью Магеллана потеряла нечто значительно большее, чем одаренного капитана. Через три месяца после его смерти в этом уже не было никаких сомнений. Когда два корабля снова двинулись вдоль северо-западного побережья Калимантана, «Тринидад» по недосмотру кормчего натолкнулся на риф и в течение суток вынужден был оставаться во власти прибоя. Корабль выдержал испытание. Но значительно более опасным оказывается равнодушие, с каким команды на кораблях выполняют обычные дневные работы. Так, например, случилось, что бочки с порохом стояли на палубе где попало, а рядом матрос чистил непотушенные лампы, пока горящий фитиль не упал возле него на бочку с порохом. Однако и этот инцидент заканчивается благополучно. В том нет заслуги капитанов. Эспиноса не слишком хорошо разбирается в мореплавании, а Карвальу, видимо, весьма увлечен тремя женщинами, заслуживающими всяческого сожаления. Теперь это не исследовательское плавание, а Охота за купеческими судами. Все бывают очень рады, Когда удается захватить три тысячи кокосовых орехов. И все-таки там, где Барбоза и Карвальу приносили экспедиции вред, другие, напротив, пользу. Например, Хуан де Кампос, доставший товарищам в трудную минуту провизию, или Хуан Себастьян де Элькано, принявший участие в экспедиции, спасаясь от испанского суда, и бунтовавший в Сан-Хулиане. Теперь именно он завершит грандиозное начинание.

К последним относятся многие, чьи Имена нам даже неизвестны. Имеются в виду моряки, которые в августе-сентябре 1521 года в поте лица трудятся на маленьком острове — может быть, это был Банги или Баламбанган, — Лежащем к северу от Калимантана.

«Поскольку для оснастки кораблей не хватало многого, мы провели там сорок два дня. В течение этого времени каждый из нас работал напряженно, в полную силу, не щадя себя. Но наибольшие муки нам доставляли поиски и доставка из леса дров, так как у нас не было больше обуви, а земля там вся сплошь была покрыта колючими растениями».