Леонид Репин - Параметры риска
Синь срубил еще несколько стволов, содержащих воду, пока все не напились.
В каждом колене содержалось примерно 400–500 граммов воды, которую можно было пить без страха заполучить какую-нибудь тропическую хворь. Это, кстати, подтвердил анализ бамбуковой воды, пробу которой Дьяков, соблюдая все правила предосторожности, перелил в специально стерилизованную бутыль.
— Пойдем-ка теперь сами поищем водяной бамбук, — сказал Ракитин, махнув рукой Хунгу.
Первый же ствол, который встряхнул Ракитин, ответил ему звучным плеском. Значит, в нем содержалась вода. Продолжили осмотр. Стволы бамбука, содержащие воду, имели несколько отличную от остальных блекло-желтую окраску и, кроме того, почти все росли под углом 30–45 градусов к земле.
Тропа пошла под уклон. Она то обегала поваленный ствол, то исчезала под ворохом опавшей листвы, то скрывалась в густой траве, с острыми, как бритва, краями. Но Синь отыскивал ее снова по каким-то, лишь одному ему ведомым приметам.
Ракитин пытался было сориентироваться без помощи компаса, по природным признакам — более густой поросли мха на северной стороне древесных стволов, обломкам скал, более грубой коре. Но вскоре оставил это бесполезное занятие. Все здесь переплелось, перепуталось: ветви, листья, лианы, папоротники. Где уж там разобраться, с какой стороны покров гуще…
Лианы коричнево-зелеными змеями переползали с дерева на дерево. Отовсюду свисали гирлянды цветов, мохнатые пряди голубоватого густого мха, словно бороды застрявшей между ветвей компании Черноморов. В воздухе разливался аромат. Странный, совершенно незнакомый, кружащий голову. Он смешивался с запахом прели, сырости, и казалось, что порой не хватает воздуха. Хотелось сделать глубокий вдох, наполнив легкие живительным кислородом.
Впрочем, это ощущение, наверное, не было случайным. Ведь в тропическом лесу, в результате гниения огромных масс опавшей листвы, ветвей, побегов (голландский ботаник Де Хуре, например, подсчитал, что на территории первичных джунглей в Конго почти 55 тонн из 150–200 тонн стоящего леса возвращается обратно в почву в виде отмершей древесины ветвей и листьев), содержание углекислого газа возрастает до 0.3–0,4 процента, то есть превышая его содержание' в обычном атмосферном воздухе почти в 10 раз.
Встречаясь с рассказами об этом явлении в книгах, Ракитин относился к ним с некоторым сомнением. Но сейчас был полностью согласен с французским исследователем Амазонии Ришаром Шапелем, который писал: "Под кронами деревьев не хватает кислорода, нарастает удушье. Меня предупреждали об этой опасности, но одно дело — представлять, а другое дело — ощущать".
"Пожалуй, сейчас самое время позаниматься языком", — решил Ракитин и, достав блокнот и карандаш, пошел рядом с Л оком, на ходу записывая новые слова: зей — лиана, кей — дерево, pay — овощ, ку — клубень, ре — корень, ло — рис, шан — маниок.
— Теперь я тоже все понимай, — сказал Ракитин, шутливо подражая вольной манере Лока обращения с глаголами. — Значит, куа-шо — это плод дерева шо, а зей-гам — лиана гам.
— Очень правильно. А как по-вьетнамски вода?
— Ныок.
— А хлеб?
— Зань мий,
— А банан?
— Туэй.
— Дамти Витя, ты делаешь большие успехи. Ты есть очень способный ученик, — похвалил Лок.
Они не заметили, как миновали пригорок и выбрались к ручью с каменистым дном, которое, как тут же заметил Синь, можно использовать вместо дороги в джунглях.
— Гляди, Петрович, — воскликнул Шалеев, — какое дерево интересное: словно его в леопардовую шкуру завернули!
Действительно, на полянке у ручья стояло высокое, раскидистое дерево, с гладким коричневатым стволом, испещренным крупными бурыми пятнами. У его подножия валялось десятка два плодов, напоминавших крупную айву. Многие были поклеваны птицами, что свидетельствовало об их съедобности.
Правда, они оказались кисловатыми на вкус и немного вязали рот, но при отсутствии другой пищи могли бы сослужить добрую службу. И Дьяков не преминул уложить парочку дйв в свою необъятную сумку вместе со стопкой глянцевитых плотных листьев.
Перегруженные экспонатами и знаниями, все медленно брели по каменистому дну ручья. Но у самого лагеря Синь снова задержался у деревца с коротким названием шим. У него были оригинальные продолговатые листья. Ярко-зеленые, «скользкие» — с лица, и темно-белые, будто бархатные, — с изнанки. Синь посетовал, что не может угостить их мясистыми и сладкими, как' манго, фиолетовыми плодами. Увы, они опали еще в июне.
— Дамти Синь, а это что за дерево? — спросил Хуанг.
Между мелких глянцевых листочков висели плоды, похожие на зеленый болгарский перец, только с пятью гранями. Они истекали соком и, несмотря на кисло-сладкий вкус, оказались вполне съедобными. Разрезанные поперек, образовывали правильной формы пятиконечную звездочку. Дерево называлось куа-хе.
Пока Ракитин и Шалеев занимались очередным сбором плодов, пополнивших ботаническую коллекцию, которая разрасталась с фантастической быстротой, Синь уже объяснял удивительные особенности росшего по соседству невысокого, стройного, прямо-таки изящного дерева кэй-нью.
В отличие от многих своих собратьев, кора у него была шероховатой и почти белой. Среди темно-зеленой листвы, плотной, глянцевитой, как у олеандра, словно бусины, алели круглые мелкие ягоды.
Но главная его достопримечательность заключалась в другом. Синь сделал на стволе зарубку, и из нее выступила крупная молочно-белая капля: густая, вязкая, словно латекс гевеи, знаменитой прародительницы каучука. Правда, получают ли каучук из сока «кэй-нью», Синь не знал, но зато он весьма успешно использовал его для другой цели. Он намазывал им ветви плодовых деревьев, на которые часто садились птицы. Через некоторое время сок загустевал, превращаясь в настоящую липучку. Если неосторожная птаха ступала на нее лапкой, она намертво приклеивалась, служа наглядным подтверждением старинной пословицы "коготок увяз — всей птичке пропасть".
Было почти шесть часов вечера, когда, усталые, проголодавшиеся, они буквально повалились на скамейки в столовой. А Фан уже суетился, расставляя тарелки, покрикивая на Са, который был выделен ему в помощники.
Фан постарался на славу, после закуски — густо наперченного салата из отваренного и мелко нарезанного цветка дикого банана с луком, заправленного уксусом, каждый получил по полной тарелке темно-коричневого духовитого супа из древесных крабов и порцию отварного маниока, похожего по вкусу на картофель. Десерт состоял из зеленых тонкошкурых плодов гуайявы, в личиной с голубиное яйцо. Они имели беловатую мякоть приятного кисловатого вкуса, напоминавшую чем-то боярышник.
