Эрик Люндквист - Люди в джунглях
Буги и впрямь устали. Но это крепкие парни, они привыкли к гораздо более тяжелой работе дома в поле. И мы продолжаем искать бревна в темноте, пока не убеждаемся, что это бессмысленное занятие. Наконец идем к берегу Себатика, бросаем якорь и ложимся спать.
Утром, когда мы проснулись, шел дождь. Небо угрюмое, серое; по счастью, больше двух дней в году такой погоды на Нунукане не бывает.
— Туан, — говорит Банао, — у нас ни риса, ни рыбы нет, а нам еще целый день работать. Давайте сперва поохотимся!
— Ты с ума сошел! Надо кряжи собирать, а не охотиться. Да я и ружья-то не захватил.
— А мы с копьем пойдем, туан. Здесь оленей тьма. Только двое, туан и я. Остальные будут работать.
Банао умоляюще глядит на меня, даже за руку взял.
— Ладно! Пошли, — говорю я. — Джаин, ты будешь тут руководить, а мы с Банао добудем мяса. Вернемся ни с чем — пусть Банао будет стыдно.
* * *Джунгли промокли насквозь. Идешь будто по озеру, густому зеленому озеру. Земля скрыта под водой, заросли насыщены, напоены, затоплены водой. А вода все прибывает.
— Уж очень сыро, Банао! Ни одного запаха не услышишь! Где тут найти оленя…
Банао не отвечает, молча крадется впереди меня сквозь колючие заросли. Он держит копье за наконечник, древко волочится по земле. В другой руке у него огромный нож. Правда, нож сейчас почти не нужен — мы идем звериными тропами. Они, как туннели, пронизывают кустарник. Выпрямиться нельзя, идешь согнувшись. А местами мы даже ползем.
Вода капает, булькает, льется и почти заглушает голоса птиц и лягушек, стрекот цикад. Капли бьют о листья и ветки, струйки журча текут по стволам и бегут по земле — и все это сливается в один сплошной гул, в котором тонет звук наших шагов. Не нужно стараться ступать бесшумно.
Мы принюхиваемся совсем по-собачьи. Ветра нет. Воздух неподвижен. Да в этом зеленом океане больше воды, чем воздуха…
Сквозь листву поблескивают холодные глаза нитона, свернувшегося в пестрый клубок. Крохотный олененок улепетывает от человека. Кричит испуганный фазан. Но никакого намека на оленей — ни запаха, ни крика. И кабаньего следа нет.
Громадные зеленые листья окатывают нас водой. Колючий ротанг царапает до крови. Голые икры облепили пиявки, кусают муравьи. Вспугнутые птицы-носороги осыпают нас проклятиями.
Кругом — будто жидкая зелень. Или — зеленая жидкость?
Все гуще и гуще заросли, все злее и злее колючки.
Скоро мы будем насквозь пропитаны водой. Мне чудится, что я сливаюсь с этой жидкой вездесущей зеленью.
Чу! Среди запутанных лиан я вдруг улавливаю запах оленя.
А Банао?
— Тс-с-с! — шепчу я. — Паяо! (олень).
Банао кивает и пробирается дальше. Его рука перехватила копье пониже. Зачем, ведь рано еще!
Я по-прежнему волочу копье за собой. Чувствую острие, предназначенное для того, чтобы вонзиться в живое тело.
От запаха дичи рождаются нежданные мысли и чувства, во мне разом просыпается охотник.
Идем все быстрее по оленьей тропе. И как только ухитряются проходить здесь рослые олени? Я почти все время вынужден ползти на четвереньках. Вот следы, их отчетливо видно на сырой земле. Все сильнее слышен густой сладковатый запах оленя.
Став за поваленным деревом, смотрим вперед, куда уходит маленький ручей.
Вон дрожит листик. И качается свисающая лиана. Ветра нет — значит…
В переплетении ветвей ничего не разглядишь. Но я чувствую — олень там! Не окликая Банао, ползу по еле заметной тропе-туннелю.
Постепенно зелень редеет — и я вижу оленя.
Это самка. Наклонив голову, она на полусогнутых ногах буквально извивается, пробираясь сквозь заросли. Двигается бесшумно, и лишь чуть-чуть колеблются листья и сучки.
Она, конечно, заметила нас, но не хочет порывистым движением выдать себя. Надеется ускользнуть незаметно.
Смотрю, как завороженный, на стройное, красивое животное.
И вдруг вижу ее глаз. Большой и темный, он смотрит прямо на меня. Скосился назад; мелькнул белок. Опять — на меня, и — пропал, не видно больше.
Никогда не забуду этого взгляда. Как будто самка меня просила о чем-то. И я чувствовал, что она не боялась меня.
А через несколько секунд я понял, что она хотела мне сказать: «Не напугай моего ребенка!».
Олененок идет за ней метрах в десяти. Крадется так же осторожно, как мать. Уши нервно ловят звуки. Огромные раструбы на красивой головенке с черными глазищами. Вижу влажные зрачки. Маленький житель джунглей — и человек; но малышу невдомек, чем грозит эта встреча.
Охотник во мне умер.
— Самка с теленком, — говорю я Банао.
Мы уходим вверх по ручью искать самца.
Снова продираемся и ползем сквозь заросли. Перешагиваем через глубокие лужи и жидкую грязь.
Время от времени слышим слабый запах оленя.
Ух, как сильно! Он только что прошел тут. Судя по следам, это крупный самец.
Ну, Банао! Вперед, осторожно! Уж этого мы не упустим.
— Туан, — шепчет Банао. — Так ничего не выйдет. Кто-нибудь один должен стать в засаду. Лучше сам туан. Наверно, олень пошел вверх по ручью. Я подожду здесь, туан зайдет спереди. Кругом идите.
Иду в обход и думаю, что это впустую. Все равно без собаки днем оленя не загнать. А хотелось бы увидеть его при дневном свете — ведь до сих пор я всегда охотился ночью с фонарем.
Сделав крюк, снова оказываюсь на тропе.
Не знаю, сколько минут я там простоял, как вдруг услышал крик оленя ниже по ручью. Видно, Банао спугнул его, и олень решил предупредить самку. А сам продолжает идти спокойно.
Во мне снова пробудился охотник. Пульс вдвое чаще обычного. Мысли молниями пронизывают мозг. Мы не должны упустить оленя. Не то останемся без добычи.
Чу! Колышется зелень. Олень идет прямо на меня. Взяв копье двумя руками, заношу его над головой. Длина копья — два метра. Чтобы убить им оленя, надо колоть почти в упор.
От волнения меня бьет дрожь. Подвигаюсь так, чтобы укрыться за деревом. Здесь меня атакуют злые черные муравьи. Они кусают хуже ос, но я ничего не чувствую.
Секунда, другая, третья… Бесконечно долгие и напряженные. Должно быть, не больше десяти метров разделяет нас.
А что, если промахнусь? У меня ведь нет опыта.
Олень крадется в точности как перед тем кралась его самка. Медленно, шаг за шагом… Я не вижу его, но безошибочно чувствую, где он. Слабый шорох. Шум дождя. Тяжелые вздохи пропитанных водой джунглей. И громко стучит сердце, готовое выскочить из груди. Только бы олень по услышал!
Показались медленно движущиеся рога — огромные, тяжелые, твердые. Ему ничего но стоит убить меня. Глаз его не видно.
