Александр Старостин - Спасение челюскинцев
Идти над облаками не просто в смысле навигации. Тут не известно, какой силы ветер на высоте, и потому невозможно подсчитать, куда и на сколько тебя снесет. Не известно и что под тобой: сопки или тайга.
Но вот стали появляться в облаках «окна» и безобиднейшие сверху сопки, поросшие лесом, были похожи на шкуру, тронутую молью.
И тут показалось море.
Водопьянов посмотрел на карту.
«Здорово снесло вправо, — подумал он. — Где же это я?»
«Скучно лететь над водой не на гидроплане», — отметил он между прочим.
Глаза, помимо воли, отыскивали какую-нибудь площадку, где можно было бы сесть.
Впрочем, во время сложного полета об опасностях никогда не думаешь, тут не до размышлений. А если даже и подумываешь об опасностях, то стараешься особенно не распалять собственного воображения.
Над водой заклубился черный туман. Если спуститься ниже, этот туман сольется с водой, тогда видимость будет равна нулю. Может, опять пойти поверх облаков? Местоположение определено как будто правильно.
Водопьянов, помимо воли, прислушивался к мотору, иногда думалось: «Плохо, что мотор один».
И вдруг чихнуло, лопасти пропеллера, до того слившиеся в прозрачный круг, сделались заметными.
«Неужели это конец? Да нет же! Это просто бензобак пуст».
Рука пилота по самому короткому пути достала кран переключения баков и поставила его на дополнительный бак.
Водопьянов почувствовал, что на его лбу выступил пот.
«Как же это я прозевал, что топливо из одного бака выработалось? Нехорошо, Миша! Не расслабляйся. А если б мотор остановился? Если ты вот так по разгильдяйству упадешь, то что о тебе подумает товарищ Куйбышев?»
Слепой полет продолжался.
Показался остров Большой Шантар. Водопьянов сделал над поселком круг и увидел внизу бегущих людей и собак. Все бежали к аэродрому.
Но нет, садиться здесь нет смысла. Надо идти дальше.
Только в Охотске Водопьянову удалось догнать своих товарищей. И тут, уже при совместном полете, пошла новая серия приключений.
Недалеко от поселка Гижиги Водопьянов потерял в облаках своих товарищей. Вот и аэродром. Разметили его, как и просили в телеграмме, — длина тысяча метров, ширина сто пятьдесят, в начале полосы, слева, посадочное «Т», выложенное против ветра.
Но что это такое? Водопьянов пригляделся и обомлел. Границы полосы были выложены бревнами, посадочный знак — полотнищами, а чтобы их не сдуло, придавили опять же бревнами!
Водопьянов прошел над полосой раз, другой. Внизу его ждали, тут же полыхали и костры, так как стоял мороз.
«При боковом ветре как раз угодишь в бревна на полосе, — подумал Водопьянов. — Тогда спасением челюскинцев придется заниматься кому-то другому. А если сюда прилетят Галышев и Доронин, то для их тяжелых машин тут гроб».
«Сколько ж это я кручусь? Сколько ни кружись, а садиться надо. Но если промажу, если влечу в бревна? При сильном боковом ветре обязательно врежусь… А сколько труда потребовалось, чтобы припереть сюда эти тяжелейшие дурацкие бревна! Ветер как будто не очень сильный, если судить по кострам. И в любом случае садиться надо».
И Водопьянов сел.
Он выключил мотор и некоторое время сидел в своем кресле, закрыв глаза, не шевелясь. Он пришел в себя от вопроса:
— Ну как мы вас встретили?
На него глядел веселый, улыбающийся пограничник. Похоже он ожидал похвалы за свой героический труд и за труд вверенного ему подразделения.
И тут Водопьянов пришел в себя окончательно: он вспомнил, что за ним летят товарищи.
— Немедленно разбирайте бревна!
Вот уж тут пришлось поработать по-настоящему! Бревна-то тяжеленные.
Но Галышев и Доронин не прилетели. Они, потеряв Водопьянова, вернулись в аэропорт вылета, в Магадан.
На другой день они прилетели и благополучно произвели посадку.
В этот же день отправились дальше, так как погода позволяла видеть землю.
Водопьянов прилетел в Каменское раньше товарищей.
На снегу были костры и посадочное «Т». В начале аэродрома торчала сопка. Пришлось заходить на посадку не совсем по прямой. И тут, уже над полосой, Михаилу Васильевичу что-то показалось подозрительным. Он даже не сразу и сообразил, что же это ему не понравилось, но на всякий случай ушел на второй круг, внимательно вглядываясь в землю. И только через минуту сообразил, в чем дело. Поперек аэродрома, или того места, которое следовало бы принимать за аэродром, шли снежные передувы, похожие на барханы.
«Место открытое, и эти передувчики плотны, как цемент, — подумал Водопьянов, глядя на толпу встречающих. — Пусть садится Доронин. У него есть запасные шасси. В случае чего, он заменит шасси и полетит дальше. А если я снесу шасси, то мне придется здесь и остаться».
Как раз показались самолеты Галышева и Доронина.
Водопьянов, проходя вдоль полосы, глядел, как садился Доронин. Его самолет коснулся полосы, попал на передув, подпрыгнул, Доронин поддал газ и стал сажать аэроплан чуть дальше. При встрече со следующим передувом, шасси отвалились, и воздушный винт разлетелся в щенки.
Доронин выскочил из машины и, хватая встречающих, стал укладывать их на снег. Таким образом, он выложил людьми крест — знак, запрещающий посадку.
Галышев и Водопьянов продолжали кружиться в воздухе.
Увидев знак, Галышев отлетел в сторону, прошелся над рекой и сел.
Его механик нашел для посадки Водопьянова место, лег на землю и раскинул руки.
Водопьянов тоже приземлился благополучно.
Доронин сказал:
— Летите дальше, пока есть погода.
— Нет, мы поможем тебе, — возразил Водопьянов. — И полетим все вместе.
Самолет Доронина на другой день ввели в строй: заменили шасси и винт. Но тут задуло. Пришлось отложить вылет на пять дней.
Только 4 апреля группа сумела добраться до Анадыря. Но так уж выходило, что стоило пройти участок маршрута, как погода портилась. И не на один день.
Водопьянов и Доронин, слушая ту же единственную пластинку — фокстрот «Мексика», который принесли анадырцы летчикам, разговорились.
— Знаешь, Миша, — сказал Доронин, вспоминая начало их полета, — летим мы, снегопад, туман, подались в море. Ты куда-то исчез. Гляжу, подо мной чистая вода. До берега верст тридцать. Если мотор остановится, то жизни останется ровно столько, сколько будет планировать самолет. И тут мотор затрясло — я дал подогревчик. Обошлось. И сколько раз попадал в такие неприятности! А скажи: «Уйди, Иван, из авиации» — ни за что не уйду.
— Вот и я не уйду, — сказал Водопьянов. — Почему так?
— Не знаю.
— И я не знаю.
Друзья задумались над очень сложным вопросом: чем же это так привлекательна профессия авиатора? Может, ощущением полета, свободы? Может, тем, что видишь красоту земли сверху, с необычной точки? Может, ощущением собственной необходимости?
