Антони Смит - Две горсти песку

Пока мы соображали, как нам утолить жажду, показалось несколько масаев. Мы еще в воздухе заметили хижины, но не были уверены, что их обитатели заметили нас. Так или иначе, появление людей означало, что где-то неподалеку можно найти воду. Но сперва надо уложить оболочку, жажду можно утолить потом. Вытащить из кустов сеть оказалось не так-то просто, потому что на каждую ее клетку нашелся свой персональный сук. Сама оболочка была податливее, однако то и дело раздавался характерный звук: еще один прокол… Масаи не жалуют физический труд, но тут они воткнули в землю свои копья и принялись помогать нам. Они не могли знать, что мы прилетели по воздуху, и наше внезапное появление было для них загадкой. Но это было не так уж важно. Главное — с их помощью нам удалось все упаковать в корзину, после чего мы сели под деревом отдохнуть. Глядя на разбитый компас (во время посадки он лежал у меня в кармане), мы не столько огорчались, что сломан прибор, сколько дивились, как это нам опять так неслыханно повезло.

Белые листы программы продолжали колыхаться на ветру, но через полчаса нам стало очевидно, что надо обходиться собственными силами. Ничего особенного, мы к этому привыкли. Этот гудящий самолет внушил было нам некоторые иллюзии (мы даже всерьез обсудили, уцелеет ли бочонок пива, если его сбросят с небольшой высоты); теперь мы выкинули их из головы и обратились к масаям. Вел переговоры Ален.

— Далеко тут до дороги?

— Дотемна полпути пройдете.

— А где можно найти воду?

— Пойдемте с нами. Мы дадим вам молока.

Ковылять по камням в темноте нам не улыбалось. То ли дело попить молочка! И мы пошли за масаями. Они предложили нам переночевать у них, на что мы тоже с радостью согласились. Думали ли мы утром, что гонки примут для нас такой оборот и вечером мы будем шагать за масаями в их хижину, чтобы попить молока и устроиться на ночлег! Во всяком случае они нас здорово выручили.

…И вот уже закрыты калитки из колючих прутьев, мы укладываемся спать. Масаи устраивают свое жилище по старинке, очень просто. Круглую площадку огораживают высокой стеной из плотно уложенных веток с шипами. Правда, известны случаи, когда леопарды и даже львы перескакивали через эти барьеры, но вообще-то они представляют собой внушительное препятствие. В эти колючие коррали загоняют на ночь коров и коз, и они бродят до утра между хижинами. А хижины такие, что только ребенок встанет в рост — высота их меньше полутора метров. Этакие прямоугольные эскимосские иглу с узким ходом. Мы протиснулись внутрь и осмотрелись. Я согласен, что низкий шалаш из прутьев, обмазанных навозом, к тому же стоящий посреди скотного двора, не назовешь идеальным жилищем, но в нем было очень уютно. Перед маленьким очагом, держа на коленях пухлого малыша, сидела миловидная девочка. Несколько чурбаков заменяли табуретки, и мы сели на них, пока нам готовили ложе, иными словами, расчистили пространство длиной и шириной с обычную кровать и расстелили на земле скрипучую коровью шкуру. Хозяин жестом предложил нам ложиться. Тесновато, конечно, для троих, но мы кое-как втиснулись — Дуглас посередине, Ален и я по бокам.

Мне не давала покоя дурацкая жажда. Когда мы пришли, нам предложили целый калебас[12] парного молока. Кружка нашлась только одна, и, сидя рядком возле хижины, мы передавали ее по кругу — вроде старух из легенды о Персее, у которых был один зуб и один глаз на троих. Сначала молоко показалось нам амврозией, каждый глоток доставлял наслаждение. Когда мы дошли до третьей кружки, вкус заметно испортился. Ален объяснил нам, что масаи моют и иногда дезинфицируют посуду древесным углем. Может быть, молоко отдавало этим моющим средством? Так или иначе, мы успешно справились с калебасом. Масаи еще пьют кровь, однако нам больше ничего не предложили: ни крови, ни молока. Очевидно, хозяева решили, что мы выпили достаточно. Просить еще было бы неучтиво.

Но боязнь задеть ближнего покинула нас, едва мы улеглись на жесткой, как камень, коровьей шкуре. Теснота не позволяла лечь на спину, оставалось спать на боку, стараясь не думать о ноющих костях. Дуглас обладает прирожденной способностью засыпать сразу, стоит ему закрыть глаза; этот простейший способ он применил и теперь, мерно вдыхая дымный воздух. Не знаю, как себя чувствовал Ален, мне же, чем дальше, тем меньше хотелось спать. В конце концов я встал, отыскал свои ботинки, пробрался к двери, послушал, как снаружи дует ветер, и сказал:

— Пойду погуляю.

Никто не отозвался, мои товарищи спали мертвым сном.

Зато на дворе кипела жизнь. Довольные коровы жевали свою жвачку, в отдельном загоне топтались козы. Я выбрал место на земле подле хижины, с подветренной стороны, и попробовал применить чудесный способ Дугласа. Закрыл глаза. Улегся поудобнее. Изобразил улыбку и начал глубоко дышать. Подошла любопытная корова и дохнула мне в лицо чем-то отнюдь не похожим на чистый ночной воздух. Я замахал руками; корова мотнула рогами и отступила. Потом у самой моей головы за колючей изгородью заметалась коза. Не знаю, что с ней стряслось, но, несомненно, что-то ужасное. Она блеяла, блеяла, как одержимая, — ужасный звук, вобравший в себя все страдания земного шара. Наверное, такой же звук, глухой и вместе с тем пронзительный, издавал бы мужчина, если бы ему довелось рожать. Нищий, который вместо обезьяны водил бы с собой эту козу и заставлял бы ее вот так блеять, выжал бы сострадание из самого лютого и подлого ростовщика, какого когда-либо видел свет. Эта коза явно играла не ту роль, которую заслуживала. Ее талант пропадал зря, тратился лишь на то, чтобы не давать мне уснуть…

Утром все проснулись с первыми лучами солнца, хотя внутри навозных коконов по-прежнему было темно. Женщины согнали вместе коров и начали дойку, а я еще немного подремал, пока не проснулся от щекотки. Мои пятки соблазнили двух ребятишек, и они вооружились перьями. Я запустил в негодников увесистым комком навоза, они без труда увернулись и помогли мне разбудить моих товарищей. Дуглас и Ален признались, что ночью сквозь сон слышали блеяние, решили, что кто-то душит козу, но ее судьба их ничуть не обеспокоила. Теперь они, хотя и не сразу, оторвались от своего ложа и выбрались наружу, чтобы насладиться утренним воздухом. Хозяева давно встали, и мы воспользовались случаем выразить свою благодарность. Женщины держались в сторонке, занимаясь своим делом. Мужчины сказали, что один из них может проводить нас и показать, как лучше пройти к дороге. Это предложение было нами принято с величайшей радостью. Только мы собрались идти за нашим проводником, как здоровенная корова повернулась ко мне и громко замычала. В моем репертуаре тоже есть такой звук, и я ответил тем же. На корову это никак не подействовало, зато произвело неотразимое впечатление на молчаливых женщин. Держась за бока, они громко, от души хохотали.

— Лучшего заключительного номера ты все равно не придумаешь, — сказал Дуглас, и мы покинули маньятту.

Сперва мы заглянули туда, где оставили гондолу, и убедились, что все в порядке, после чего начался трехчасовой переход до шоссе. Мы трусили по каменным плитам, форсировали русла высохших рек, продирались сквозь колючий кустарник — словом, прогулка как прогулка. Вот только жажда нас донимала. Масаи подобно многим другим народам привыкли обходиться прожиточным минимумом, им невдомек, к каким излишествам мы приучены. Наш проводник, наверное, ничего не ел и не пил перед выходом. И будет терпеть почти до вечера, когда вернется в свою маньятту, пройдя в общей сложности около тридцати километров.

К тому времени, когда мы наконец добрались до дороги — пыльной каменной ленты, петлями уходящей вдаль, никто уже не говорил о напитках — тема была слишком острая. Проводник простился с нами, и мы сели под деревом ждать попутной машины. Не прошло и часа, как показался форд «консул», битком набитый пассажирами, среди которых был очень больной на вид ребенок. Мы втиснулись в кузов и через два часа выскочили из него в предместьях Найроби. Легко представить себе, как выглядела наша троица после такого перелета и ночевки в маньятте, но зато на душе было радостно. Думаю, не только я, но и оба моих товарища не переставали удивляться тому, что в нашем распоряжении шесть работоспособных ног и все повреждения ограничиваются разбитыми коленками Алена да загадочным пятном крови у него на плече. Правда, одежда превратилась в лохмотья, но ее вид только лишний раз напоминал, как нам упорно везет. Бодрыми шагами мы поднялись к дому Алена, вошли во двор и постучались.

Десять минут спустя, выслушав устный отчет обоих слуг, прочитав письменные сообщения и получив дополнительную информацию по телефону, мы ясно представили себе, что происходило в наше отсутствие. В каком-то смысле повторилась история, происшедшая в Карату, с той разницей, что на этот раз очевидцы промолчали. Ни летчик, который видел, как мы сели, ни его пассажир, который сделал запоздалую попытку сфотографировать нас сверху, не известили власти, что мы благополучно приземлились. Они вернулись в аэропорт Вильсон — место нашего старта — и никому ничего не сказали про нас. И власти, располагая только слухами о наших акробатических упражнениях в воздухе по обе стороны гряды Нгонг, распорядились начать розыски аэростата. Вылетел полицейский самолет, второй стоял наготове с всевозможным снаряжением. Были разосланы автомашины в разные места, где мы могли приземлиться. Теперь надо было срочно отзывать обратно всех спасателей…