Игорь Фесуненко - Пост Леонардо
Куйаме переводит песню, а Фавуро заинтересованно глядит на меня. Я, разумеется, изображаю живейший интерес, что, по-моему, доставляет старику удовлетворение. Но дело есть дело, и, отложив в сторону стрелу, он принимается обтачивать ракушкой толстую колючку, которая будет наконечником стрелы. А я достаю блокнот и, подсев поближе к женщинам, приступаю к составлению русско-чикаосского карманного словаря. Женщины знают по-португальски полдесятка слов. Они встречают меня дружным «комо шяма?», и этого вполне достаточно, чтобы начать лингвистические исследования.
Ткнув себя пальцем в грудь, я говорю: «Игорь!» Потом повторяю мое имя несколько раз, а затем, в свою очередь, тычу пальцем в плечо женщины, плетущей коврик, и спрашиваю ее: «Комо шяма?»
В ответ раздается мелодичное: «Якупе...»
Еще через пару минут первая графа анкеты заполняется на всех находившихся поблизости обитательниц малоки. Я выясняю, что прядильщицу зовут красивым именем Симаира, а старуху, размешивающую болтушку, — Тепепо. Ее соседка, жующая лепешку, именуется Явайту, единственный, кроме Фавуро, представитель сильного пола (он, как я уже сказал, был освобожден от выхода на росу(плантацию) по болезни) — Мелаво, его жена Тибуку, а дочка — Явала. Мальчишки, ползающие по коленям своих мамаш, носили не менее экзотические имена: Ахари, Питога, Майуве, Мактаньо.
Ободренный первым успехом, я пытаюсь выяснить у женщин названия некоторых предметов их домашней утвари. Схватив рукой накручивавшуюся на веретено хлопковую нить, я спрашиваю Симаиру: «Комо шяма?», и слышу в ответ: «маку». Вслед за этим словарь начинает пополняться довольно быстро. Корзинка именуется у чикао «полипа», бусы — «кагу», нож — «рабью», вода — «итэ», рыба — «чиван», гамак — «аврат».
Все с громадным интересом следят за моим филологическим экспериментом, расценив его как увлекательную игру. Со всех сторон к нам с Симаирой придвинулись охваченные любопытством физиономии. Даже старый Фавуро с готовностью, но, впрочем, не теряя достоинства, отзывается на мою просьбу и сообщает, что стрела, которую он остругивает, называется «помпья», а лук — «опти». Хижина, в которой мы находимся, носит название «авро», солнце — «тити».
Я хочу расширить область исследований и перехожу к анатомии человеческого тела. Взяв Якупе за руку, вопросительно гляжу на нее, и она с готовностью отвечает: «ампати». Потрогав ее нос, я слышу в ответ «ойнан», прикоснувшись к волосам, узнаю, что они называются «оенут». Таким же способом устанавливаю, что нога называется «овет», бедро — «абет», зуб — «он», шея — «ойгу», ухо — «абана», колено — «абьягумире», ноготь — «уамон», глаз — «ойнру», язык — «олу».
Дело двигается на лад. Услышав, что черная краска, которой они размалевывают свои тела, называется у них «покоти» — удивительно созвучно нашей «копоти», — я уже начинаю подумывать о далеко идущих открытиях в духе школы академика Марра.
Тут меня осеняет счастливая идея: разглядывая раскраску тел моих собеседниц, я вспоминаю, что в моей фотосумке лежит набор цветных фламастеров. Достав их, я провожу на своей руке зеленую и синюю полосы. Это вызывает ажиотаж. Разгорается оживленный обмен мнениями. Они рассматривают мою руку с такими же заинтересованными лицами, с какими обсуждали бы новинки мод посетительницы благотворительного парада моделей, организованного супругой губернатора Рио-де-Жанейро в фешенебельном «Копакабана-палас-отеле». Этот ажиотаж и возбуждение понятны: чикао пользуются для раскраски своих тел одной только черной краской. А тут вдруг появляется «караиба», умеющий рисовать двухцветный орнамент!
Окончательно победив робость, Симаира придвигается поближе и протягивает мне правую руку. Призвав на помощь все свои художественные инстинкты, спящие вечным сном с последнего урока рисования в шестом, если не ошибаюсь, классе запорожской средней школы, я начинаю изображать на ее предплечье нечто вроде геометрического орнамента. И очень быстро чувствую, сколь сильно отстал от эстетических требований и традиций чикао. Их разрисовка, в частности, то, что я вижу на телах Якупе и Явало, куда больше напоминает произведение искусства, чем орнамент, выползавший из-под моего дрожащего фламастера. Впрочем, мой орнамент все же цветной! И Симаира, кажется, весьма удовлетворена моей работой. Она с гордостью глазеет на подруг, которые разделяют ее восхищение, многозначительно покачивая головами, словно желая сказать: «Вот это да-а-а».
Я еще не завершил свое произведение, а Якупе, желая, видимо, проявить ответную любезность, хватает куски «покоти» и начинает старательно выводить серию пересекающихся крестов на моем бедре. Точно такой же рисунок красуется на ее собственной ноге, на ногах Симаиры и их подруг. Остальные, крича что-то, толкаясь локтями, с интересом наблюдают за тем, как Симаира расписывает мое бедро. Фавуро снисходительно покачивает головой. В его ушах при этом вздрагивают серьги, изготовленные из ярких, сверкающих всеми цветами радуги перьев попугая.
ЕСЛИ ВЫХОДИШЬ В ДОЖДЬ, НЕ БОЙСЯ ПРОМОКНУТЬ
Пару дней спустя мы отправились на «джипе» в деревню камаюра — последнюю из уцелевших деревень этого племени, которые посещал здесь Штейнен. Галон сел за руль, рядом с ним Марина и Мария. Я расположился на заднем сиденье. Нельсону вообще-то тоже полагалось бы ехать с нами: ведь мы отправлялись на медосмотр. Но он, как и следовало ожидать, увильнул:
— Я думаю, вы с Марией отлично справитесь и без меня, — сказал он Марине с извиняющейся улыбочкой. — А если обнаружится какой-нибудь серьезный случай, я завтра же подъеду туда с Мейрованом.
Когда Марина отошла, Нельсон шепнул мне на ухо:
— Ты, братец, журналист, и тебе за эти вояжи платят деньги. А я — покорнейше благодарю! Пока ты будешь таскаться по этим грязным малокам, я позагораю на берегу Туатуари.
Рядом со мной чинно восседал какой-то чикао. Мы нагнали его километрах в полутора от поста Леонардо и, поскольку он, судя по всему, тоже направлялся к камаюра, решили подвезти. Чикао спокойно залез в «джип» и, не поморщившись, уселся на раскаленное сиденье. Разговора с ним, к сожалению, не получилось, так как он не знал ни слова по-португальски. Всю дорогу индеец невозмутимо молчал, держа в руках новенький карабин. А когда узкая тропа оказалась перегороженной раскидистой ветвью жатоба, отломившейся, видимо, во время последнего урагана, Галон знаками попросил чикао расчистить путь. Не теряя хладнокровия, парень выпрыгнул из машины и спокойно разломал ветвь. Потом снова уселся на свое место, и мы поехали дальше.
