Жюль Верн - Жангада
— Маноэль,— сказал Бенито, схватив друга за руку и отводя в сторону,— что бы ни случилось, этот человек высадится завтра в Манаусе!
— Да!… Всему бывает конец! — твердо ответил Маноэль.
— А если из-за него… с моим отцом случится несчастье… тогда я убью мерзавца!
Глава XX
ЛИЦОМ К ЛИЦУ
Оставшись одни в комнате, где их никто не мог ни видеть, ни слышать, Жоам Гарраль и Торрес с минуту смотрели друг на друга, не произнося ни слова.
Может, авантюрист не решался начать разговор? Или он предвидел, что Жоам Гарраль ответит на все его вопросы презрительным взглядом? Скорее последнее.
— Жоам,— начал он,— ваша фамилия не Гарраль, а Дакоста.
Услышав это имя, Жоам Гарраль невольно вздрогнул, но ничего не сказал.
Торрес продолжал:
— Двадцать три года назад вы служили в управлении тижокских алмазных копей, и вас приговорили к смерти по делу об ограблении и убийстве.
Жоам Гарраль молчал. Его спокойствие, по-видимому, удивило шантажиста. Неужто он допустил ошибку? Но нет! Иначе Жоам Гарраль возмутился бы, услышав столь чудовищные обвинения. Должно быть, он просто хочет узнать, к чему клонит Торрес.
— Жоам Дакоста,— продолжал тот,— я повторяю: вы, и никто иной, бежали из тюрьмы в Вилла-Рике за несколько часов до казни! Что ж вы молчите?
За этим прямым вопросом последовала продолжительная пауза. Жоам Гарраль, все так же спокойно, отошел в сторону и сел. Облокотившись на маленький столик, он смотрел прямо в глаза своему обвинителю, не опуская головы.
— Какого ответа вы ждете от меня? — твердо спросил Гарраль.
— А такого,— с расстановкой проговорил Торрес,— который помешал бы мне пойти в Манаусе к начальнику полиции и сказать ему: здесь находится человек, которого нетрудно опознать даже по прошествии двадцати трех лет; он — наводчик и участник кражи алмазов в Тижоке, сообщник убийц конвоя, осужденный, но сбежавший перед казнью. Его настоящее имя — Жоам Дакоста, хотя он называет себя Жоамом Гарралем.
— Выходит,— сказал Жоам Гарраль,— мне нечего вас опасаться, если я отвечу вам так, как вы хотите?
— Разумеется! Ведь тогда ни вам, ни мне незачем будет продолжать разговор.
— Ни вам, ни мне? — переспросил Жоам Гарраль.— Значит, я должен заплатить вам за молчание не деньгами?
— Нет! Сколько бы вы мне ни предложили!
— Чего же вы хотите?
— Жоам Гарраль, я ставлю вам одно-единственное условие. Только не спешите отвергать его, помните, что хозяин положения — я.
— Каково же ваше условие?
Торрес минуту помедлил. Он ждал ожесточенного торга, униженных просьб, слез… Наконец, скрестив руки на груди, гость сказал:
— У вас есть дочь. Она мне нравится, и я хочу на ней жениться.
— Стало быть,— проговорил Жоам Гарраль,— достопочтенный Торрес хочет войти в семью убийцы и грабителя?
— А уж это дело мое. Я хочу быть зятем Жоама Гарраля и буду им!
— Однако вам должно быть известно, что моя дочь выходит замуж за Маноэля Вальдеса?
— Откажите Маноэлю Вальдесу!
— А если моя дочь не захочет?
— Если вы расскажете ей все, она согласится,— не моргнув глазом ответил Торрес.
— Все?
— Все, коли понадобится. Когда ей придется выбирать между собственными чувствами и честью семьи, жизнью отца, она не станет колебаться!
— Какой же вы мерзавец, Торрес! — с расстановкой произнес Жоам Гарраль, по-прежнему не теряя хладнокровия.
— Мерзавец и убийца всегда могут столковаться!
Тут Жоам Гарраль встал, подошел к негодяю и, глядя на него в упор, проговорил:
— Если вы хотите войти в семью Жоама Дакосты, значит, вы знаете, что Жоам Дакоста неповинен в преступлении, за которое был осужден.
— Вот как!
— И еще: у вас, должно быть, имеется доказательство моей невиновности, которое вы собираетесь огласить в тот день, когда женитесь на моей дочери.
— Давайте говорить начистоту, Жоам Гарраль.— Торрес понизил голос до полушепота.— Посмотрим, откажетесь ли вы отдать за меня свою дочь, когда выслушаете меня.
— Я слушаю вас, Торрес.
— Вы угадали,— проговорил авантюрист, медленно, будто нехотя, цедя слова.— Я знаю, что вы невиновны! Более того, мне известно имя настоящего преступника, и я могу доказать вашу невиновность!
— А где тот, кто совершил преступление?
— Он умер.
— Умер! — воскликнул Жоам Гарраль, побледнев как полотно: теперь, считал он, у него нет ни малейшей надежды оправдаться.
— Я познакомился с ним много лет спустя после ограбления,— продолжал Торрес.— Незадолго до смерти он испугался, что ему не простится страшный грех, и описал своей рукой историю кражи алмазов во всех подробностях. Он знал, где скрывается Жоам Дакоста и под каким именем невинно осужденный начал новую жизнь. Знал, что Дакоста богат, живет в кругу счастливой семьи, но знал и то, что осужденный на смерть не может быть счастлив. Так вот, настоящий преступник решил вернуть мнимому грабителю доброе имя, на которое тот имел право!… Перед смертью он поручил мне, своему товарищу, сделать то, чего не успел сам, и отдал бумагу, доказывающую невиновность Дакосты, велев передать ее по назначению.
— Имя этого человека! — потребовал Жоам Гарраль, невольно повысив голос.
— Я скажу вам его, когда мы породнимся.
— Где записка?
Жоам Гарраль был готов броситься на Торреса, обыскать его и вырвать у него доказательство своей невиновности.
— Записка в надежном месте,— ответил Торрес,— и вы получите ее после того, как ваша дочь станет моей женой. Ну, что? Вы еще не передумали?
— Нет,— сказал Жоам Гарраль,— но за эту записку я даю вам половину моего состояния.
— Согласен и на половину! Но при условии, что Минья принесет ее мне в виде приданого,— заявил бразилец.
— Так вот как вы выполняете волю умершего грешника, в порыве раскаяния попросившего вас исправить содеянное им зло!
— Стало быть, вы отказываетесь?
— Отказываюсь!
— Вы губите себя, Жоам Гарраль. В вашем судебном деле все против вас. Вы знаете, что правительство запрещает смягчать наказание осужденным за подобные преступления. Если будет донос, вас арестуют и на другой же день казнят! А донос будет…
Жоам Гарраль не мог больше сдерживаться: еще миг, и он бросился бы на негодяя. Но тот заставил его опомниться.
— Берегитесь, ваши дети еще не знают, что их отец на самом деле — Жоам Дакоста,— сказал Торрес.
Невероятным усилием воли Жоам Гарраль взял себя в руки. Лицо его приняло обычное выражение.
— Наш разговор слишком затянулся,— сказал он, направляясь к двери,— теперь я знаю, что мне делать.
