Кирилл Станюкович - Тропою архаров
И как только бравые дорожники при деятельной помощи солнца пробивают первую дорогу через Талдык (перевал в Алайском хребте), сплошная живая лавина затопляет Памирский тракт.
От Оша до Чигирчика и от Чигирчика до Талдыка на протяжении почти двухсот километров, поднимая тучи пыли, отара за отарой, топоча десятками тысяч копыт, идут стада баранов. Кричат и скачут пастухи, ржут конские табуны, ревут ишаки. Напрасно отчаянно гудят и дико ругаются, стоя на подножках своих едва ползущих машин, шоферы, на чем свет стоит понося и пастухов и баранов,- их истошный хриплый крик и неистовое гуденье бесполезны. Живая лавина затопила дороги, и ничто не действует ни на стада, ни на чабанов.
В это время в Алае еще холодно, ночью замерзает вода в ручьях и заводях, каждый день дует холодный ветер, и то проглянет и обогреет солнце, то пойдет снег, но великое травяное изобилие уже царит по всей долине.
Отросли травы, типчаковые степи уже сбрызнуты золотым дождем цветущих лигулярий. Между многолетними кустиками злаков, которые будут расти все лето, тысячами и миллионами нежных зеленых ростков торопливо тронулись в роет крошечные осоки, тюльпаны, мелкие крестоцветные, злаки, достигающие всего трех-пяти сантиметров высоты.
Эти маленькие растения торопятся использовать влажную весну, мокрую почву, пока она еще напоена водой стаявших снегов.
Эти крошечные весенние эфемеры за десять-пятнадцать дней вырастят маленькие листики, выбросят бутоны, затем цветки и к тому времени, когда просохнет почва и настанет настоящее лето, уже рассеют свои семена, засохнут и исчезнут.
Летом, проходя по сухой типчаковой степи Алая, трудно будет поверить, что еще месяц назад здесь было сплошное море веселых цветущих карликов.
Лето – оно не долго и не очень ласково, это высокогорное лето в Алае.
Но летом Алай живет бурной, напряженной жизнью. Весь превращается в огромный лагерь, везде по долинам, по склонам гор белеют палатки, дымят юрты, двигаются стада, группами и в одиночку проносятся всадники, по дорогам и без дорог ползут машины, и всюду отары баранов, косяки коней и костры становищ.
Стада отъедаются, тучнеют бараны, табунные жеребцы после месячного пребывания в Алае становятся положительно опасны; они бьются не на живот, а на смерть и вступают в бой со всеми пришлыми жеребцами, они дерутся с жеребцами соседних косяков и отбивают кобыл в свой табун. Они могут напасть на незадачливого всадника и угнать его лошадь.
Великое изобилие царит в полевых станах, кумысом хоть залейся, мяса, масла, молока, айрана сколько угодно. Скот сыт, довольны пастухи. Из далеких и близких колхозов приезжают земляки. Обычно они имеют поначалу надменный вид и приезжают с полномочиями Лиц, проверяющих работу чабанов и бригадиров. На деле всем ясно, что они приехали попить кумыса и подышать прохладным воздухом Алая. Поэтому вскоре они начинают держать себя менее величественно и невольно теряют свой начальственный тон.
Но время идет, недолго алайское лето, и ветер становится холоднее, начинают сохнуть, желтеть травы, разжиревшие сурки едва двигаются возле своих нор, по утрам на заводях все дольше не стаивает ледок.
Выпал снег… растаял… опять выпал и хотя тоже растаял, но снежная граница, летом лежавшая высоко в горах, медленно поползла вниз.
И вот опять тронулись стада к перевалам, поспешно начали грузиться бригады. На машинах, на верблюдах, на конях снова закачались сепараторы, котлы и одеяла, радиоприемники и ребята, и опять затопили стада Памирский тракт и, подгоняемые холодным ветром и снегом, идут в теплые низины, где уже созрели фрукты и поспел урожай. Затихает Алай, ветер разносит остывшую золу погасших костров, треплет обрывки газет, и вот мягкий снежок закрыл вытоптанные четырехугольные площадки голой земли, на которых стояли палатки, закопченные камни полевых очагов, и все стало бело, ровно и спокойно.
Снова тихо в Алае, в морозное синее небо уходят ледяные вершины, и слепит глаза от нестерпимого блеска нетронутой снежной пелены.
В тот первый выезд в Алай я ставил перед собой задачу хотя бы вкратце ознакомиться с растительностью Алайского и Заалайского хребтов, окаймляющих Алайскую долину.
И вот пятого сентября мы одни с Мамат-Каимом. Сегодня вечером со всем снаряжением высадились мы и поставили палатку вблизи «Четырех братьев».
«Четыре брата» – это четыре похожие друг на друга горы в Алайском хребте, и мы стоим у их подножия на берегу реки Талдык.
Над нами, сзади, поднимается высокий обрывистый хребет, перед нами – узкая полоска галечника, а за ним -темная вода реки, по которой бегают мерцающие отблески нашего костра. Дальше – темная стена кустов. Журчит вода, ночной ветерок слабый, теплый.
Хорошо!
Только сегодня среди дня мы покинули суровый холодный Памир, и этот переход от холодных, сухих памирских пустынь в страну, где шелестят кусты, где тепло, легко дышится, удивителен и приятен.
Пока варится ужин, я приготовляю все, что нужно на завтрашний день: папку для растений, сумку, заряжаю фотоаппарат.
Мамат-Каим с готовкой ужина возится значительно дольше, чем это нужно для появления хорошего аппетита. Ему здесь явно нравится, время от времени он оборачивается ко мне и приятно улыбается. Принеся охапку хвороста, он радостно говорит мне: «Дрова много». Приносит траву, чтобы постелить в палатку, и опять улыбается: «Трава большой».
Перед ужином он снимает халат и, оставшись в одной расстегнутой рубашке, хлопает себя рукой по обнаженной груди и опять улыбается. «Очень теплый место»,- говорит он.
Я тоже улыбаюсь ему в ответ, мне также нравится, что дров много, что трава большая и что ночью тепло.
Только мне все это не в новинку, а он – киргиз, коренной памирец, видит это впервые.
По приезде сюда обнаружили, что забыли взять с собой кастрюлю и нам не в чем варить. Я отправил с шофером записку, чтобы нам прислали поскорее казан, а пока занял котел у живущего поблизости дорожного мастера,
Завтра пойду на северные склоны Алайского хребта. 6 сентября.
Шесть утра. Еще рано, и солнце не скоро покажется из-за высоких гор. Тороплюсь начинать подъем на хребет, пока не жарко.
По дну небольшой щели, круто поднимающейся по склону хребта, начинаю подъем. Вместо тропинки вверх идет глубокая борозда, это по ней тянут вниз волоком арчовые бревна, заготовленные выше на склоне.
Вот с громким кудахтаньем удирает от меня вверх по склону целый выводок горных куропаток-кекликов, но ружья нет, а пытаться их сфотографировать безнадежно.
Чем выше по склону я поднимаюсь, тем ниже становится арча. Вот из семи-восьмиметровых деревьев она превратилась в полутора-двухметровые корявые стелющиеся кустарники. Зато все богаче травянистая растительность, степи сменяются пышными густыми лугами. Значит, я уже поднялся по склону хребта в высокогорье, где не могут расти деревья, а живут только кустарники, где место степей занимают луга. Я уже более чем на 600 метров выше дна долины Талдыка.
