Франц Бенгтссон - Рыжий Орм
— Это, видно, был тебе совет, чтобы ты остриг волосы, как этот епископ.
Королю Харальду это понравилось, и он хлопнул себя по ляжкам и разразился таким хохотом, что скамья под ним заходила ходуном; а когда его люди и Стюрбьёрн увидели, что государь их смеется, то подхватили и они, и даже те, кто ничего не расслышал; так что весь зал гудел. Но людям конунга Свейна такое мало понравилось, сам же он побелел от злости и пробормотал что-то, закусив нижнюю губу, и вид имел опасный, словно был готов вскочить и начать буйство. Стюрбьёрн сидел откинувшись на спинку и глядел на него своими блеклыми глазами, не мигая, и улыбался; в зале тут сделалось большое смятение и с праздничным миром выходило неладное. Епископ простер вперед руки и что-то крикнул, но никто его не слышал, люди впились глазами друг в друга через стол, ища малейшего повода. Но тут оба шута Харальда, два низкорослых ирландца, прославленных своими ужимками, в пестром наряде и с перьями в волосах вспрыгнули на королевский стол и захлопали своими длинными руками по бокам, будто крыльями, вытянули шеи и закукарекали друг на друга, словно два петуха, так что все решили, что ни один петух так хорошо прокричать не сумеет; и тут все уже позабыли свой гнев и сидели, обессилев от смеха, глядя на их шутки. Тем и завершился первый день праздника.
На другой день, когда с едой было покончено и внесли факелы, Сигурд Буессон рассказал, что случилось в Хьерунгаваге и в чем оказалась польза от длинных волос. Все хорошо знали о том походе: как йомсбургские викинги и люди с Борнхольма и из Сконе поплыли на многих кораблях, под водительством сыновей Струтхаральда и Буи Толстого и Багна сына Оке, чтобы отвоевать Норвегию у Хакона Ярла, и что лишь немногие вернулись домой; и Сигурд мало говорил об этом, и вовсе ничего о том, как скрылся со своими кораблями Сигвальде, ибо это означало бы плохо сказать о Сигвальде, в то время когда среди слушающих сидел Торкель Высокий, потому что знал Торкеля как человека храброго и знал также, что он получил в бою большим камнем по голове, когда корабли встали борт о борт, и был без чувств, когда его брат ушел на веслах.
Сигурд был тогда на драккаре отца и помогал ему. Он рассказал о его смерти: о том, как Буи, когда в сильной битве на корабле сделалось очень тесно от норвежцев, получил удар мечом по лицу и лишился носа и большей части подбородка и как потом он поднял большой ларец с сокровищами и прыгнул с ним за борт; и как приемный сын Буи, Аслак Лысый, пошел будто берсерк, без шлема и щита, что в наши дни нечасто увидишь, и рубился обеими руками и не брало его железо, покуда один скальд из Исландии, бывший вместе с сыном Хакона, Эриком, не поднял с палубы наковальню и не разбил ему череп.
— А тем из нас, кто остался в живых на корабле отца, — сказал Сигурд, — уже было немного дела; нас было мало, и мы устали, и все наши драккары были очищены от людей, кроме корабля Вагна, который еще сражался. Мы все сгрудились на носу, так что не могли шевельнуть ни рукой, ни ногой; под конец нас осталось девятеро, все раненые, и тут нас оттеснили щитами и взяли в плен. Нас вывели безоружных на берег; и вскоре пришли последние пленные с корабля Вагна, и сам Вагн среди них. Его волокли двое, на нем виднелись следы ударов меча и копья, а сам он был бледен и измучен и ничего не говорил. Нас усадили на бревно у самой воды, и ноги связали длинной веревкой, но руки оставили свободными; и так мы сидели и ждали, покуда Хакон Ярл решал, как с нами быть. Его приказ был убить нас немедля; и Эрик Ярл, его сын, пришел поглядеть, и с ними еще многие; ибо норвежцам любопытно было увидеть, как йомсборгские викинги держатся перед смертью. Нас было тридцать человек на бревне, девять с корабля Буи, восемь — Вагна, остальные с других драккаров; сам Вагн сидел крайним справа. О других же, кого я знал из тех, кто там сидел, я расскажу теперь же.
Тут он перечислил всех, чьи имена знал, в том порядке, как они сидели на бревне; и все в зале внимательно слушали, поскольку многие из перечисленных были известные люди, имевшие родичей среди слушателей.
— Тут пришел человек с секирой, — продолжал Сигурд Буессон, — и встал перед Вагном и сказал: «Знаешь, кто я такой?» Вагн посмотрел на него, но ничего не ответил, потому что был очень измучен. А тот продолжал: «Я Торкель Глина, и ты помнишь, наверное, что обещал убить меня и лечь с моей дочерью Ингеборг». Он сказал правду, потому что Вагн действительно дал такой обет перед походом, когда услыхал, что дочь Торкеля — самая красивая девушка в Норвегии и к тому же одна из самых богатых. «Но теперь, — широко ухмыльнулся Торкель Глина, — скорее похоже на то, что это я тебя убью». Вагн чуть улыбнулся в ответ: «Еще не все йомсборгские викинги убиты». «Но скоро будут, — сказал Торкель, — и я сам позабочусь, чтобы это было сделано честь честью; ты увидишь, как все твои люди падут от моей руки, а потом и сам немедля последуешь за ними». Тут Торкель подошел к другому концу бревна и стал рубить головы пленникам, одному за другим, как они сидели; секира у него была хорошая, и он работал чисто, так что второго удара уже не было нужно. И мне сдается, что те, кто видел это, не могли сказать иного, нежели что люди Вагна и Буи хорошо держались перед смертью. Двое, что сидели недалеко от меня, толковали о том, что чувствует человек сразу после того, как ему отрубят голову, и оба сошлись, что такое нельзя знать заранее. Один сказал: «Вот у меня в руке пряжка, и если я буду еще что-то чувствовать после того, как лишусь головы, я воткну ее в землю». Торкель подошел к нему и когда ударил, пряжка тут же выпала из руки викинга. Теперь оставалось еще два человека до того, как Торкелю подойти ко мне.
Сигурд сын Буи улыбнулся слушателям, сидевшим молча и в напряжении, поднял кружку и сделал большой глоток. Король Харальд сказал:
— Я гляжу, голова у тебя цела и, судя по бульканью, горло тоже в порядке, но если считать по тому, как у тебя там все сидели на бревне, то трудно понять, как тебе удалось спасти обе эти вещи, какой бы длины ни были твои волосы. Вот это назову я хорошим рассказом, но только не заставляй нас ждать его продолжения.
Все думали так же, как король Харальд, и Сигурд Буессон продолжал:
— Когда я сидел на том бревне, я боялся не многим больше других; но обидным мне казалось умереть, не успев сделать ничего такого, о чем можно было бы потом рассказать. Поэтому я сказал Торкелю, когда он подошел: «Мне жаль моих волос, я не хочу, чтобы они замарались кровью». Потом я отбросил их назад, и человек, который шел следом за Торкелем, — потом говорили, будто это его зять, — зашел сзади и намотал мои волосы себе на руки и сказал Торкелю: «Теперь руби!» Тот размахнулся, и в тот же миг я дернул головой вперед как можно резче, так что секира прошла между моей головой и Торкелевым зятем и отсекла ему обе кисти. Одна осталась висеть у меня на волосах.
