Джек Лондон - Cердца трех
— А четыре звездочки? — спросил Игнасио. У него был хриплый от выпитого голос и масляные глазки.
— Четыре звездочки? Четыре звездочки, друг Игнасио, это… это… или мгновенная смерть, или рай!
Вскоре Рафаэль уже обнимал одного из своих товарищей-жандармов, клялся, что любит его, как родного брата, и уверял, что человеку нужно очень мало для полного счастья.
— Дурак был старик — трижды дурак, и даже хуже! — заявил жандарм Аугустино, человек необычайно угрюмого нрава, в первый раз открывая рот.
— Viva,[19] Аугустино! — приветствовал его Рафаэль. — «Три звездочки» совершили чудо. Они заставили заговорить Аугустино!
— Трижды, четырежды дурак! — яростно заревел Аугустино. — Этот божественный напиток был у него в руках, он целых пять дней вез его из Бокас-дель-Торо и даже не попробовал. По-моему, таких дураков следовало бы зарывать голыми в муравьиную кучу.
— Старик — мошенник, — сказал Педро, — и поэтому, когда он завтра явится сюда за своими «тремя звездочками», я арестую его за контрабанду. Кстати, мы заодно и выслужимся перед начальством.
— А если мы уничтожим доказательства — вот так? — спросил Аугустино, отбивая горлышко у новой бутылки.
— Нет, наоборот, мы представим доказательства — вот так! — ответил Педро и швырнул пустую бутылку на каменный пол. — Слушайте, товарищи. Давайте договоримся: ящик был очень тяжелый. Его нечаянно уронили. Бутылки разбились, и виски вытекло. Таким образом мы узнали, что в ящике была контрабанда. Ящика и разбитых бутылок как доказательств вполне достаточно.
По мере того как исчезало виски, усиливались шум и крики. Один из жандармов затеял ссору с Игнасио из-за давно забытого долга в десять центаво.[20] Двое жандармов уселись на пол, обняв друг друга за шею, и начали громко жаловаться на свои семейные неприятности. Аугустино, на этот раз не жалея слов, красноречиво излагал свою философию, гласившую, что молчание — золото. А Педро Зурита, впав в сентиментальное настроение, рассуждал о всеобщем братстве.
— Даже моих заключенных, — бормотал он пьяным голосом, — и тех люблю как братьев. Жизнь полна печали!
Тут Зурита замолк, и слезы брызнули у него из глаз. Он хватил еще виски.
— Заключенные — это мои дети. Из-за них у меня сердце обливается кровью. Вы видите — я плачу. Давайте поделимся с ними! Пусть и они испытают блаженство. Игнасио, возлюбленный брат мой! Сделай мне одолжение! Ты видишь, я омочил твою руку слезами. Снеси бутылку этого божественного напитка гринго Моргану. Скажи ему, как я печалюсь о том, что ему завтра придется распрощаться с жизнью. Передай ему мой привет и скажи, чтобы сегодня он пел и веселился.
Игнасио пошел исполнять данное ему поручение, в то время как жандарм, прыгнувший на арену во время боя быков в Сантосе, закричал:
— Подать мне быка! Подать мне быка!
— Ему, бедняге, хочется обнять быка за шею и сказать ему, как нежно он его любит, — пояснил Педро Зурита и опять заплакал. — Я тоже люблю быков. Я люблю всех и все. Даже москитов — и тех люблю. Вся жизнь — любовь. В этом тайна жизни. Я хотел бы иметь льва, чтобы приласкать его, как ребенка…
Неожиданно проникшие с улицы звуки привлекли внимание Генри. Это была старая пиратская песня. Он собирался было подойти к окну, как вдруг услышал, что кто-то поворачивает ключ в замке. Узник тотчас же лег на пол и притворился спящим. Пошатываясь, вошел Игнасио. В руках у него была бутылка виски, которую он торжественно передал Генри.
— Наш добрый начальник Педро Зурита шлет вам привет, — пробормотал он. — Он советует вам напиться и забыть о том, что ему придется завтра вас повесить.
— Передайте от меня привет сеньору Педро Зурита и скажите ему, чтобы он убирался к черту вместе со своим виски! — ответил Генри.
Тюремщик сразу выпрямился и перестал покачиваться, словно внезапно протрезвел.
— Отлично, сеньор! — сказал он и вышел из камеры, закрыв за собой дверь.
Генри тотчас же кинулся к окну. По другую сторону окна стоял Фрэнсис и протискивал револьвер между перекладинами решетки.
— Здорово, camarada![21] — сказал он. — Не успеешь и оглянуться, как мы тебя отсюда вызволим. — Он вытащил два динамитных патрона, приготовленных для взрыва, с трубкой и пистоном. — Смотри — это лучше всякого лома. Отойди в дальний угол камеры, потому что очень быстро в этой стене образуется отверстие, сквозь которое сможет пройти вся «Анжелика». А сама «Анжелика» крейсирует у берега в ожидании твоего побега. Ну, а теперь отойди! Я сейчас подожгу трубку, она короткая.
Не успел Генри отойти в дальний угол камеры, как услышал, что кто-то снаружи старается попасть ключом в замок. Наконец раздался характерный щелчок, и дверь отворилась. В коридоре поднялся невероятный шум: послышались крики и ругательства, прозвучал извечный боевой клич всех латиноамериканцев: «Смерть гринго!» Рафаэль и Педро бормотали:
— Он не признает всеобщего братства! Он меня к черту послал. Не правда ли, Игнасио, он так сказал?
Вся шайка была вооружена винтовками. Сзади толпились пьяные оборванцы — кто с ножом, кто с допотопным пистолетом в руках, а кто и просто с топором или пустой бутылкой. При виде револьвера в руках Генри пьяная компания остановилась. Педро Зурита, неуверенно прицеливаясь из винтовки, торжественным, но пьяным голосом провозгласил:
— Сеньор Морган, вы сейчас отправитесь туда, где вам и место, — в ад.
Игнасио не стал медлить и выстрелил наудачу, держа винтовку наперевес. Пуля не задела Генри. В тот же миг он уложил жандарма на месте выстрелом из револьвера. Тюремщики поспешно ретировались в коридор и начали из-за прикрытия обстреливать камеру.
Мысленно возблагодарив строителя тюрьмы за то, что он возвел стены такой толщины, Генри спрятался в угол за выступом и стал дожидаться взрыва. Только бы его случайно не задело шальным рикошетом!
Раздался грохот, и там, где было окно, стена раскололась до самого низа. Отлетевший обломок стены ударил узника по голове. Генри, теряя сознание, упал на пол, но успел увидеть, когда немного рассеялось облако пыли, как Фрэнсис не то прошел, не то проплыл, как ему показалось, сквозь образовавшееся отверстие. Очутившись на свежем воздухе, Генри сразу пришел в себя. Тут он увидел справа Энрико Солано, который, вооружившись винтовкой, вместе со своим младшим сыном Рикардо сдерживал собравшуюся толпу, между тем как слева стояли близнецы Альварадо и Мартинец. У них тоже были в руках винтовки, и они не подпускали к тюрьме никого из прибежавших с другого конца улицы.
Впрочем, народ явился просто полюбопытствовать — никому не хотелось зря рисковать жизнью. Поэтому никто не решался задержать смельчаков, которые не побоялись взорвать тюрьму и организовать нападение на нее среди белого дня. Когда Генри и его друзья сомкнутым строем шли по улице, толпа почтительно расступилась перед ними.
