Жюль Габриэль Верн - Пять недель на воздушном шаре. Путешествие трех англичан по Африке
— Взгляните-ка вон на то дерево! — немного погодя закричал Кеннеди. — Сверху оно одной породы, а снизу — другой.
— Ну и страна! Подумайте только, здесь деревья растут одно над другим! — закричал Джо.
— На обломанный ствол сикомора нанесло плодородной земли, а в один прекрасный день ветром бросило туда же зерно пальмы, и оно там проросло, как обыкновенно прорастает в грунте.
— Вот славный способ! — воскликнул Джо. — Я его непременно введу у нас в Англии. Это было бы очень недурно для лондонских парков. И уж говорить нечего, как этим можно увеличить количество фруктов в садах! У нас были бы сады в несколько этажей. Особенно такая штука пришлась бы по вкусу мелким землевладельцам.
В этот момент надо было поднять «Викторию», чтобы перелететь через вековой банановый лес вышиной более трехсот футов.
— Что за великолепные деревья! — воскликнул Кеннеди. — Я не могу себе представить что-либо красивее этих величественных лесов. Ты только взгляни, Самуэль!
— Да, дорогой Дик, в самом деле эти бананы удивительно высоки, — отозвался Фергюссон. — Но, надо тебе сказать, в лесах Америки они никого не поразили бы.
— Как? Ты хочешь сказать, что существуют еще более высокие деревья?
— Да, конечно, — так называемые мамонтовые. В Калифорнии, например, нашли кедр вышиною в четыреста пятьдесят футов. Это будет повыше башни на здании парламента и самой высокой египетской пирамиды. Ствол внизу имеет сто двадцать футов в окружности, а судя по концентрическим слоям его древесины, ему не более не менее как целых четыре тысячи лет с лишним.
— Ну, тогда, сэр, здесь нет ничего удивительного, — вмешался в разговор Джо. — Если живешь четыре тысячи лет, так уж, понятно, будешь высокого роста!
Пока доктор рассказывал, а Джо подавал реплики, лес кончился и на смену ему показалось множество хижин, расположенных вокруг площади. Посредине площади одиноко росло дерево. При виде его Джо закричал:
— Ну, если на этом дереве четыре тысячи лет растут подобные цветы, то я его не поздравляю!
И он указал на ствол гигантского сикомора, кругом заваленный человеческими костями. Цветы же, о которых говорил Джо, были недавно отсеченные человеческие головы, висевшие на кинжалах, воткнутых в кору дерева.
— У людоедов такое дерево называется «деревом войны», — пояснил Фергюссон. — Индейцы сдирают кожу с головы своих жертв, а африканцы — те отсекают им всю голову.
— Это, конечно, вопрос моды, — заметил Джо. Но уже селение с окровавленными головами скрылось из глаз, а вместо него развернулась картина не менее отталкивающая: там и сям валялись брошенные на растерзание гиенам и шакалам полуобглоданные человеческие трупы.
— Это, должно быть, трупы преступников, — сказал доктор. — По крайней мере я знаю, что в Абиссинии преступников кидают на съедение диким зверям.
— Не скажу, чтобы это было более жестоко, чем виселица, — отозвался шотландец. — Только грязнее, вот и все.
— А на юге Африки, — продолжал рассказывать доктор, — преступника запирают в его собственной хижине со всем его скотом, быть может, даже и с семьей, а затем поджигают. Вот это действительно жестокость. Но если виселица менее жестока, то все-таки я согласен с Кеннеди, что и это варварство.
Тут Джо разглядел своими зоркими глазами несколько стай хищных птиц, паривших в воздухе, и указал на них своим спутникам.
— Да это орлы! — закричал Кеннеди, смотря в подзорную трубу. — Чудесные птицы! Они несутся с неменьшей быстротой, чем мы.
— Только бы они не напали на нас, — проговорил Фергюссон. — Эти орлы, поверьте, для нас страшнее диких зверей и диких племен!
— Вот еще! Мы их живо разгоним ружейными выстрелами, — отозвался охотник.
— Я предпочел бы все-таки, дорогой Дик, не прибегать к твоему искусству, — возразил Фергюссон, — ведь тафта, из которой сделан шар, не выдержит и первого удара их клюва. Но, к счастью, мне кажется, наш шар скорее напугает этих страшных птиц, чем привлечет их.
— Ах! Мне пришла мысль! — воскликнул Джо. — Сегодня положительно они приходят ко мне целыми дюжинами. Знаете, если бы нам умудриться запрячь этих самых орлов в нашу корзину, они потащили бы нас по воздуху.
— Этот способ предлагался серьезно, — заметил доктор, — но боюсь, что он мало применим к таким норовистым существам.
— Мы бы их выдрессировали, — развивал свою идею Джо, — вместо удил надели бы на них наглазники, с помощью которых мржно было бы, закрывая то один, то другой глаз, поворачивать их налево и направо, а закрывая им оба глаза, заставлять их останавливаться.
— Уж позволь мне, милый Джо, предпочесть твоей орлиной упряжке попутный ветер — это и вернее и не требует пищи, — ответил доктор.
— Пусть будет по-вашему, сэр, но от своей мысли я всетаки не отказываюсь.
Был полдень. «Виктория» последнее время подвигалась медленнее: земля уже не неслась, а только проходила под нею.
Вдруг раздались крики и свист. Путешественники нагнулись. Взору их предстало зрелище, очень их взволновавшее. Два племени с ожесточением сражались, пуская в воздух тучи стрел. Воины, стремясь уничтожить друг друга, не замечали появления «Виктории». В этой чудовищной свалке участвовало приблизительно человек триста, и большинство из них было окровавлено. Вся эта картина производила самое отвратительное впечатление.
Когда, наконец, «Виктория» была замечена, битва на время прекратилась, но завывания стали еще ужаснее, и в корзину полетело несколько стрел, из которых одна пронеслась так близко, что Джо умудрился схватить ее.
— Давайте-ка поднимемся повыше, где нас не достанут стрелы, — крикнул Фергюссон. — Будем как можно осторожнее! Рисковать нам нельзя.
Битва возобновилась; снова были пущены в ход топоры и копья. Не успевал кто-нибудь свалиться на землю, как его противник уже отсекал ему голову. В этой бойне принимали участие и женщины: они подбирали отрубленные окровавленные головы и складывали их на поле битвы. Между женщинами происходили схватки из-за этих отвратительных трофеев.
— Ужасное зрелище! — с омерзением воскликнул Кеннеди.
— Скверные людишки, — проговорил Джо. — А впрочем, одень их в военную форму, и они были бы не хуже всяких других солдат.
— Меня так и подмывает принять участие в этой битве! — вырвалось у охотника, размахивающего своим карабином.
— Ни в коем случае! — крикнул Фергюссон. — Зачем нам вмешиваться в то, что нас совсем не касается? Ты хочешь разыграть роль провидения, а сам даже не знаешь, кто тут прав, а кто виноват. Скорее, скорее подальше от этого отталкивающего зрелища! Если бы великие полководцы могли взглянуть вот так, сверху, на театр своих действий, они, пожалуй, потеряли бы вкус к проливаемой ими крови и завоеваниям.
