Евгений Габуния - На исходе ночи
— У Прокофия Рошки был, — произнес, наконец, Парапел, попыхивая самокруткой. — Выпили по стаканчику, иду домой.
«А ведь он правду говорит, — с некоторым удивлением подумал Пынзару. — Своими глазами видел, как они с Солтаном зашли в дом Рошки».
— С кем пил?
— С Прокофием, я же сказал.
— Пойдешь со мной, Парапел, там поговорим. И не вздумай от меня убежать.
Кузнец почувствовал, как ему в бок уперлось что-то твердое.
— В случае чего — стреляю без предупреждения.
— Да ты что, домнуле начальник! Куда мне бежать? Только домой. — Кузнец рассмеялся деланным смехом.
Они прошли метров сто, пока Пынзару не велел Парапелу остановиться возле колхозной «летучки» — так называли в селе спецмашину для ремонта сельхозтехники. Если бы не команда участкового, Парапел ее бы не заметил: «летучку» скрывала тень от высокого забора.
Участковый открыл дверцы кузова.
— Полезай, быстро! — он подтолкнул Парапела к лесенке, ведущей в кузов.
Крытый кузов был до отказа набит людьми с автоматами в руках; некоторые из них были в военной форме. Кузнец задержал взгляд на мужчине в плаще без погон и осклабился в улыбке:
— Добрый вечер, домнуле майор!
— А ты откуда меня знаешь? — удивился Жугару.
— Вас все знают, домнуле начальник, — голос Парапела звучал льстиво и подобострастно.
— Вот как… А кого ты еще здесь знаешь?
Все с интересом ждали, что скажет кузнец.
— Еще вот его, — Парапел указал на Москаленко. — Он тоже начальник, только не такой большой, как вы, домнуле майор.
— Молодец! — одобрительно произнес Жугару. — Вижу, ты в званиях разбираешься. Тогда скажи: а подполковник Дэннис тебе не знаком?
Кузнец хитро прищурился.
— Подполковник Дэннис? Так он же не в Красной Армии служит.
— А в какой, может быть, в Черной?
— Черт его разберет, в какой, — куда-то в сторону пробормотал Парапел. — Не поймешь. Говорит — в американской. Только Филимон ему не верит.
— А тебе верит?
— До сих пор доверял… — Кузнец подумал и добавил: — Вроде бы.
Жугару пристально всматривался в бегающие глаза кузнеца, стараясь уловить ход его мыслей.
— Где сейчас находится твой друг Филимон Бодой?
Парапел задумался снова.
— У Прокофия Рошки… Пьет с этим подполковником.
— Почему сразу мне не сказал? — недовольно спросил лейтенант Пынзару.
— Так вы же про Филимона не спрашивали, домнуле локотенент[11], — ухмыльнулся кузнец. — И потом, — обвел глазами оперативников, — мне уже нет смысла ничего скрывать. Вижу, конец Филимону пришел. А мне может скидка выйти. Я же никого не трогал, не убивал.
— Разберемся, — негромко произнес Жугару. — Что они там делали, Бодой и Дэннис?
— Я же говорю — пили. Филимон, когда мы пришли, уже выпивший был. Волком на всех смотрел.
— Кто еще есть в доме?
— Его жена, сын, дочка.
— А хозяева где?
— Не знаю точно, на кумэтрию вроде ушли. Дэннис Филимону какие-то бумаги казенные принес.
Упоминание о бланках отбросило последние сомнения в правдивости слов кузнеца. Жугару приказал сержанту увести Парапела в сельсовет и не сводить с него глаз.
— Недаром говорится — на ловца и зверь бежит, — произнес Москаленко, когда кузнеца увели. — Мы ведь, товарищ майор, предполагали, что Парапел в доме с Бодоем останется. Под тем орехом Пынзару с Солтаном должен был встретиться. В соответствии с планом операции.
— А он вопреки нашим планам действовал. Не задержался у своего дружка. Уж не заметил ли кого-нибудь из наших ребят? — с беспокойством сказал майор. — Хитрющий, видать, этот кузнец.
— Не должен был ничего заметить, — уверенно отвечал Москаленко. — Наши ребята отлично сработали. Просто решил пораньше смыться, на всякий случай. Вы же сами сказали — хитрющий. Друга своего запросто продал и не поморщился.
— Друга? О чем ты говоришь, Андрей Кондратьевич. Да он родную мать продаст, чтобы свою поганую шкуру спасти. Друга… — недовольно повторил Жугару. — У таких подонков, как Бодой и этот Парапел, не бывает друзей. Только сообщники. Друг до первого милиционера, как говорят уголовники, и правильно, между прочим, говорят. Они-то знают себе цену. Однако мы несколько отвлеклись. Главный зверь еще в берлоге. Что предлагаешь, капитан?
— Собственно говоря, мы уже узнали все, что надо, товарищ майор. Пора начинать.
— А Солтан?
— Солтан? Извините, товарищ майор, не понял.
— Я говорю, что Солтан в доме вместе с Бодоем.
— Ну и что? Он нам больше не нужен, этот проходимец, уголовник.
— Нужен или нет — это другой вопрос. Мы обещали сохранить ему жизнь, если он нам поможет. Он слово сдержал, а мы? Бодой наверняка окажет сопротивление, стрельба неизбежна, в суматохе недолго и ухлопать Солтана.
— Туда ему и дорога, бандитскому отродью, — со злостью сказал Москаленко. — Когда он, гад, вместе с Бодоем Крэчуна убивал, его совесть не мучила.
— Нет, Андрей Кондратьевич, ты не прав, хотя тебя понять можно. Нам, чекистам, слово надо держать, даже если дал такому, как Солтан. Иначе нельзя. И, если хочешь, даже не столько не ради него, а чтобы людям, которые нам верят, не стыдно было в глаза смотреть. Понял, что я хочу сказать? И потом, — майор сделал паузу, — неизвестно, как поведет себя Солтан, когда начнется заваруха. Еще один ствол против нам ни к чему.
— Все равно не уйдут, — уверенно сказал Москаленко. — Все подступы к дому перекрыты. Мышь не проскочит.
— Тем более можно еще подождать.
Весенняя ночь коротка. Край неба начал слабо светлеть, где-то, совсем близко, заголосил петух. Москаленко выразительно взглянул на майора, тот, в свою очередь, посмотрел на часы:
— В самом деле, пора. Он оттуда уже не выйдет, а ждать мы больше не можем. Давай команду водителю.
Услышав шум мотора подъезжавшей машины, Бодой кинулся к окну, прильнул к стеклу и узнал по силуэту машину, которую и раньше видел в селе. Он слышал, что на ней ездят механики, чинят их проклятые колхозные тракторы. «Летучка» черной пугающей громадой остановилась наискосок от дома. Что ей здесь надо среди ночи? Бодой отпрянул от окна, не зная, что предпринять. Солтан сидел за столом в той же позе, однако выражение его лица неуловимо изменилось, и это интуитивно почувствовал Бодой.
— Это ты накликал беду! — голос Бодоя дрожал от ненависти и отчаяния. — Я так и знал…
Дремавшие на кровати жена и сын проснулись и, ничего не понимая, смотрели, как с искаженным от злобы лицом Бодой мечется по маленькой комнате. Девочка продолжала безмятежно спать, чему-то улыбаясь во сне. Он остановился возле нее, раздумывая. В его взгляде мелькнуло нечто, похожее на жалость.
