Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)
Настало утро, я открыл глаза, и мой маленький мир, состоящий из пространства внутри палатки, засветился светом зари. Казалось, что нет ничего: ни Байкала, ни тайги, ни даже планеты Земля. Весь мир состоял из меня и пустоты, обтянутой палаточной тканью. Если бы кто-нибудь начал рассказывать о том, что где-то есть моря, горы, леса и пустыни, я не поверил бы ни единому слову.
Ничего не хочу. Безумно хорошо. Ни о чем не мечтаю. Не узнаю своего тела и даже не очень его чувствую. Кажется, что я только сейчас родился. Дивное состояние.
Скоро во мне пробуждается желание жить в большом мире. Я покидаю маленький уютный мирок и становлюсь частью огромного пространства, заполненного водой, горами и небом. С первым же вдохом внутри этого пространства в меня входит новый день — это новый день новой жизни, которая начинается заново. Я рисую свою жизнь на белоснежном листе бумаги нового дня. Я хочу ощутить каждый миг моей новой жизни, как произведение искусства, как единственный и неповторимый миг счастья, которое происходит лишь только оттого, что я знаю о существовании мира.
Чистка зубов и полоскание полости рта в холоднючей байкальской воде — отличный заменитель зарядки. Чувствую корни зубов, и мне хочется засунуть голову в костер для согрева мозгов.
На завтрак молочная рисовая каша, как в детском садике.
Погода по здешним представлениям нормальная: воздух градусов 13, вода + 4, по небу несутся серые тучи — того и гляди пойдет дождь. Лето в разгаре.
Собрался и отвалил. Не прошло и пяти минут, как левая уключина начала подозрительно скрипеть. Пластмассовый хомут оказался плохо подогнан и дюралевое весло начало протираться. Если оставить все как есть, то скоро останусь без весла, а запасного нет. Причаливаю к берегу и занимаюсь ремонтом. Провозился около часа, пока удалось что-то сделать.
Курс на мыс Нижние Хомуты. Глядя на карту, можно удивиться, зачем назвали совсем непримечательную на вид географическую особенность — берег не выдавливается в море значительно. Но наяву мыс видно хорошо, особенно когда проплываешь недалеко от берега. Мыс Нижние Хомуты — скалистый и очень красивый. За ним на небольшом расстоянии следуют еще два мыса, которые с целью экономии фантазии и слов назвали Средние Хомуты и Верхние Хомуты. Местные привыкли к таким названиям, а у меня никак не получалось. Как можно красивейший мыс обозвать "хомутом"!
Погода великолепная. Небо лишь наполовину прикрылось белыми реденькими облачками и стало напоминать женщину, облаченную в кружевной пеньюар. Кружева будоражат мужское воображение, заставляя его выдумывать несуществующие чудеса. Облака на небе тоже заставляли меня мечтать о чем-то несуществующем и далеком от реальности, о тех же женщинах.
Долго радоваться небесной синеве не пришлось — через полчаса наползли серые облака, загородив небо полностью, и радужное настроение исчезло без следа, уступая место просто молчаливому существованию в монотонном процессе гребли.
Прохожу мыс Верхние Хомуты и вдруг вижу людей на берегу, которые машут руками.
"Может быть, нужна помощь?", — подумал я, и, изменив курс, стал приближаться к берегу.
На небольшом галечном пляжике стояли два мужика с лицами обгоревшими на солнце до черноты. Помощь им была не нужна — они сами хотели кому-нибудь чем-нибудь помочь. Заприметив меня на горизонте, начали махать руками, решив, что именно мне помощи не хватает. Они с ходу пригласили меня пить, гулять и радоваться жизни прямо сейчас.
Я не сразу понял, как они здесь оказались: лодки на пляже не было. Но присмотревшись, увидел ее в лесу привязанную к деревьям. Очень странными показались мне мужики, которые живут в лесу вместе с моторной лодкой. Мы пожелали друг другу удачи, и я поплыл странствовать дальше.
Вдали показался Бакланий Камень — небольшой скалистый островок размером 20х20х10 м. Бакланов на нем давно уже нет, осталось одно только название на память. Замечательную птицу извели лет тридцать назад. Жаль, конечно, у нее было красивое местное имя — корморан.
Сейчас Бакланий Камень заселили чайки. Когда проходил мимо, чайки взмыли в воздух и начали на меня орать.
Подошел ближе — и меня атаковали: чайки набирали высоту и срывались в пике, целясь клювом мне в череп.
Вспомнился далекий Курильский остров Шикотан. Работал я тогда младшим научным сотрудником в Сахалинском комплексном научно-исследовательском институте. На Курилы меня послали изучать страшные волны цунами. Как-то раз в свободное от изучения цунами время забрел я вглубь острова и неожиданно подвергся нападению стаи ворон, их было штук 20. Они так же, как чайки с Бакланьего Камня, набирали высоту и срывались в пике в направлении моего черепа. Тогда я пожалел, что у меня не было каски. Вороны проявляли редкую наглость и даже, случалось, лупили меня крыльями по голове. Размером они были почти с индюка. Таких огромных бройлерных ворон никогда больше не видел. Там, на далеком острове Шикотан, я не стал испытывать судьбу и дал деру вниз по стометровому обрыву прямо к берегу Тихого океана.
Чайкам с Бакланьего Камня было далеко до обнаглевших ворон острова Шикотан, и я смотрел на потуги местных пернатых с некоторым снисхождением. Куда им.
Бакланий Камень, проплыв мимо, стал уменьшаться в размерах, пока не превратился из скалы, засиженной чайками, в необычное воспоминание, чудным образом связанное с далеким островом Шикотан и моим прошлым, которое перемешалось с настоящим, возбуждая удивительным способом. Я потерялся в пространстве-времени: то ли я на Курильских островах и молодой, то ли на Байкале и значительно старее. Приятно так себя чувствовать, и думаю, очень полезно для души.
Въезжаю в бухту Песчаная, и сразу же вспоминаю Надежду Перфильевну, и то как она гуляла здесь с Индирой Ганди. Я представил знаменитую индианку, прогуливающуюся по пляжу взад-вперед, и никак не мог подобрать ей подходящий наряд, чтобы ее вид не противоречил природе. То ли она должна быть в одеянии байкальских аборигенов, то ли в чем-нибудь индийском, национальном. Но костюм байкальских аборигенов, исполненный в основном из выцветшей брезентухи, явно не подходил Индире Ганди, и я оставил ее во всем индийском. Удивительно, но она все равно гармонично вписывалась в местный пейзаж и не казалась инородным телом, наверное, потому, что сам пейзаж окрестностей Песчаной бухты не походил на сибирский вообще и на байкальский в частности. По тому настроению, которое дарила здешняя природа, ее можно было отнести к тропикам или к субтропикам, но никак не к Сибири.
Бухта Песчаная заезжена туристами до такой степени, до какой Бакланий Камень засижен чайками. Это общепринятое мнение, и на первый взгляд, конечно же, чувствуется присутствие человека. Но по европейским меркам место все-таки достаточно дикое. Туристов я обнаружил всего несколько, а может быть, это были и не туристы вовсе, а так просто — люди непонятного назначения.
