Евгений Вишневский - Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая
— Монголы, — просто ответил Лев Васильевич, — очень охотно их у нас покупают. У них же там степи, им наши примуса — в самый раз!
Постепенно разыгрался сильный ветер, а следом за ним случился дождь с мокрым снегом. Да, несладка, должно быть, нынче у наших геологов дорога на выселки. Мы с Эдиком забрались в спальные мешки, пригласили к себе на жительство Наташу, которая теперь осталась одна. Но Наташа от этого предложения отказалась. Правда, она не захотела оставаться и в женской палатке, а перебралась в радиорубку. Радиопалатка стоит на отшибе, метрах в двухстах от основного лагеря, и жить там Наташе одной, должно быть, страшновато.
— Смотри, — грозит ей пальцем Эдик, — придут ночью волки и съедят тебя там, а мы и не узнаем.
— Чего это они станут меня есть? — пожимает плечами наша бесстрашная радистка. — Кругом оленей полно, зайцев, гусей ленных. Да и потом я Фрама с собой возьму. Пойдешь ко мне, Фрамчик?
Фрам скулит, заглядывает Наташе в глаза и виляет хвостом.
24 июля
Весь день нынче мы с Эдиком меряли у образцов какие-то геофизические параметры, а под вечер, оставив Наташу хозяйничать в лагере, отправились за рыбой.
Пошли новой, короткой дорогой: сперва нашей долиной, потом, немного не дойдя до ее конца, взобрались по очень крутому распадку на перевал и оттуда свалились в соседнюю долинку, откуда и вытекал ручей, в устье которого стоит наша «авоська».
С перевала отчетливо видна старица (а может, протока?) Хутуду-Ямы, которая, судя по всему, полна дичью, по равнинной тундре небольшими стадами гуляют, жируя, олени (мы уже знаем, что к ним не подобраться, а потому и не соблазняемся на охоту), по самой Хутуду-Яме плавают во множестве ленные гуси, свистя крыльями проносятся стаи уток, куликов, гагар. Словом, весь мир буквально кишит живностью. И вся она непрерывно ест, набирая вес и силы, с тем чтобы за оставшийся месяц успеть стать на крыло и набрать жира для долгой зимы. Нигде, ни в каких краях не видал я такого изобилия птиц, рыб и животных, как в Арктике. И дело не в том, наверное, что тут какой-то особенный, благословенный край; просто здесь нет человека (или почти нет) с его неуемной жадностью, страстью к убийству (сколько зверья погублено людьми просто из охотничьего азарта!), хитростью, умом, технической оснащенностью. Здесь чисты воздух и вода (пока еще!), в неприкосновенности сохранены гнездовья и нерестилища, здесь пока еще мир таков, каким он был в дни своей молодости (по выражению Р. Киплинга). Однако идут уже сюда вездеходы, плывут катера на воздушных подушках и конечно же летит крылатая техника, неся с собой гибель и разорение всему живому (в Арктике же раны, нанесенные природе, заживают особенно медленно, а иногда и не заживают вовсе). И предвестники, так сказать, разведчики и пионеры этого несчастья — мы, геологи.
Идя вдоль ручья к Хутуду-Яме, пытаемся ловить хариуса на мушку, но безуспешно. Нет даже ни одной поклевки. Странно, мы же знаем точно, что хариус в ручье есть, мы же ведь уже ели его! Тем временем погода меняется у нас на глазах: в мохнатой, низкой, грязно-серой пелене, которая второй день покрывает небо, образовалась вдруг голубая дыра, которая непрерывно расширяется. Верховой ветер гонит с неба эту грязную муть на запад, вглубь Тулай-Киряки, туда, к нашим выселкам. Эта муть клочьями оседает на вершинах гор, ползет в распадки, и небо над тундрой постепенно становится чистым и голубым. Внизу же, возле земли, стоит совершенно невозможная в этих местах тишина — ни ветерка, ни дуновения. Такой Хутуду-Яму мы не видели ни разу и, похоже, уже и не увидим: вода совершенно черна и неподвижна, как стекло (пока еще над нею черное небо); постепенно же стекло это начинает светлеть и окрашиваться в пронзительно-яркие голубые тона. Солнце посылает свои лучи косо, с востока, и они, отразившись от воды, наполняют воздух каким-то необыкновенным, ярким светом. Красота, да и только!
А в «авоську» попало семь небольших сижков, в «добытчицу» же, по обыкновению, — ничего.
На резиновой лодке переправились через Хутуду-Яму; Фрам плыл рядом с нами, не отставая ни на шаг. Вышли на берег и тотчас наткнулись на большие и совершенно свежие волчьи следы, а вскорости обнаружили остатки пира, прерванного, судя по всему, нашим визитом: семья волков только что задрала молодую тощую важенку (должно быть, больную) и здесь, на берегу, лакомилась ею. Кости совершенно свежи, на них еще много мяса, и даже кровь кое-где не свернулась. Фрам тотчас рванулся к роскошному «столу» и стал жадно рвать зубами остывающее мясо. С нами, как видно, волков он не боится, а они, похоже, где-то рядом сидят и ждут, когда мы уберемся, понося нас, наверное, на чем свет стоит (на волчьем своем языке).
— Ну что, — спросил я Эдика, — позаимствуем у соседей оленины?
— Да ты что, — сморщился Эдик, — что уж мы вовсе, что ли, с голоду пропадаем, за волками-то доедать?
Старица, которую мы видели с перевала (а это таки оказалась старица), представляла собою несколько узких мелких озерец, разделенных кочкарником. И озерца эти кишели утками, гусями и гагарами. Неподалеку на перешейке важно сидели два грязноватых баклана и ждали, когда какая-нибудь утка, гагара или гусыня зазевается, чтобы можно было стащить у них птенца. Но мамаши были бдительны, и бакланам ничего не обламывалось. Как только мы подходили к какому-нибудь озерцу, птицы с птенцами уплывали в кочкарник и начисто исчезали в нем. Однако красавцы селезни прятаться от нас не спешили, а, напротив, плавали по чистой воде, как видно отводя опасность от уток с утятами. То же и гагары (самцы). В полчаса настреляли мы селезней, гагар же стрелять не стали: мясо их жестко, невкусно и воняет рыбой. Гагары — превосходные ныряльщики, а озерца эти очень мелки, поэтому, когда птица ныряет (мы нарочно стреляли в воздух, чтобы гагары показали нам свое мастерство) и плывет под водой, впереди нее, как перед торпедой, бежит дорожка воды. Наигравшись с гагарами вдоволь, уже под вечер отправились домой.
Вернулись в лагерь около часа ночи, голодные, как волки (впрочем, те волки, следы которых мы видели, наверняка были сыты). Наташа еще не спала. Она угостила нас превосходной гречневой кашей, которую сохраняла горячей, закутав в чистые ватные штаны.
25 июля
День прошел обыкновенно: в хозяйственных хлопотах.
Поздно ночью с выселок пришли Наталья Ивановна с Львом Васильевичем. Разрез на выселках оказался совсем не так интересен, как они предполагали, так что работы там, в общем, очень мало. Здесь обнажения гораздо интереснее. Тот единственный примус, за которым Лев возвращался с полдороги, на второй же день сломался у них окончательно и бесповоротно. Пришлось им сложить из камней печь и топить моими вялеными сигами, поливая их керосином и понемногу добавляя в это «горючее» мох и лишайник. Кроме того, Наталья Ивановна в первом же маршруте разбила свои очки, так что дальнейшее ее пребывание на выселках потеряло всякий смысл.
