Антонио Арлетти - ТРАМПЕАДОР
Наконец мы приблизились к тем местам, где Франческо охотился в прошлые годы. Он сказал, что скоро покажет мне утес на левом берегу, где, по преданиям, было индейское кладбище. Скалистый утес мы увидели уже к вечеру, когда подплыли ближе к берегу, чтобы выбрать место для ночевки.
Пристали мы к большому острову, неподалеку от скал, которые отвесно спадали к берегу, а наверху заканчивались ровной каменной террасой.
— Тут и должно быть кладбище,— объявил Франческо.
Трасса и в самом деле была необычной. Массивной каменной глыбой нависала она над берегом, увенчанная острыми шпилями, правильными многогранниками, чудовищными глыбами. Всего этого было более чем достаточно, чтобы поразить воображение вождя племени или колдуна. Мы решили переночевать на острове, поставить там неизменные капканы на нутрий, а затем обследовать берег, от которого нас отделяла узкая полоска воды. Утром мы двинулись к скалам. Внезапно мы обнаружили на берегу, в гуще кустарника, низкое ранчо. Оно казалось необитаемым, но следы собак и лошадей, тут же замеченные моим другом, говорили, что в нем кто-то живет. Подойдя поближе, мы хлопнули в ладоши, желая привлечь внимание хозяев. Расстояние должно быть не слишком большим, дабы хозяева могли услышать «аплодисменты», но достаточным, чтобы не подвергнуться риску получить без предупреждения пулю в лоб. А это может случиться, если вас примут за грабителя или убийцу. Несколько громких хлопков остаются традиционной формой встречи с обитателями одинокого ранчо, особенно если вы при оружии.
Дожидаясь ответа, мы успели внимательно рассмотреть ранчо, маленькую хижину, которая могла вместить максимум двух человек худых или одного полного. Хижину окружала живая изгородь. Утыканные шипами ветки, сплетенные наподобие колючей проволоки, должны были защищать обитателей ранчо от врагов. Нигде не было видно ни прохода, ни хотя бы отверстия. Мы вполголоса обменивались своими догадками и предположениями, как вдруг за спиной у нас вырос хозяин странного ранчо в сопровождении безмолвной своры собак.
Вид у хозяина ранчо был не менее странный, чем у самого сооружения. Худой, обросший, с всклокоченными волосами и темной кожей, он был в куртке и штанах, прикрывавших лишь одну ногу. Вторая нога была совершенно голой.
Похоже, он не очень удивился нашему приходу (возможно, он давно следил за нами) и пригласил нас войти во двор. Только тут мы обнаружили, что в живой изгороди был проделан замаскированный проход. Хозяин усадил нас на два камня перед хижиной, разжег костер и поставил греть воду для мате.
Он рассказал нам, как живет один и разводит лошадей. С крыши хижины свисал огромный кусок лошадиного мяса, высохшего на ветру. Этот «коннозаводчик» с каким-то странным блеском в глазах встретился нам как нельзя более кстати. Даже если он и украл где-то всех лошадей, нам они были очень и очень нужны.
— Не смогли бы вы одолжить нам на завтра две лошади, за деньги, конечно?— спросил Франческо, стараясь придать своему хриплому голосу вежливую интонацию.
— Сейчас они на водопое. Вернутся, выберете себе любых. Они все объезженные. И не будем говорить о деньгах. Вы меня этим просто обижаете.
К большому сожалению, у меня нет седел, и вам придется садиться прямо на спину моих смирных лошадок.
Ответ хозяина ранчо был совершенен по форме и говорил о его великодушии и щедрости.
Мы приняли его за конокрада, а он, верно, был богатым estanciero[45], разорившимся из-за игры в рулетку.
Что у него и в самом деле не было седел, мы убедились, заглянув в хижину, когда незнакомец пошел за мате. Мы увидели, что в хижине кроме двух-трех консервных банок валялась лишь лошадиная шкура, служившая постелью, да грязный плащ — пончо.
Незнакомец остался владельцем лишь нескольких коней и стаи голодных собак, которые издали довольно равнодушно посматривали на нас.
На великодушие хозяина ранчо мы, понятно, не могли не ответить любезностью. Пришлось объяснить, зачем нам понадобились лошади.
— Мы хотим съездить к скалам и поискать кости вымерших животных. Они нас очень интересуют,— объяснил я.— Вам такие кости не попадались?
Незнакомец ничего не ответил; он окинул нас весьма странным взглядом и низко опустил голову.
— Кроме того,— добавил Франческо,— мы хотим взобраться на скалы и посмотреть, что осталось от индейского кладбища.
Наступило молчание. Хозяин ранчо, скрестив руки на груди, казалось, мучился какой-то тайной мыслью.
Что случилось? Почему он вдруг так переменился?
Может, он оскорбился, что мы не пригласили его с собой?
— Если бы вы пожелали отправиться с нами, мы почли бы это за честь!— воскликнул я.
Не удостоив нас ответом, владелец ранчо встал, воздел руки и торжественным голосом произнес: — Там, на этих скалах, над святым Чоконом, погребены мои предки с грушевой головой. И там они останутся, пока кривоногая молния не упадет к ногам кобылицы!
Какое-то мгновение мне показалось, что я не так понял. Но нет, тут не могло быть никаких сомнений, он говорил на обычном испанском языке. Разве что в отличие от Франческо своим выговором он скорее напоминал чилийца. Я посмотрел на Франческо.
Тот тоже был явно озадачен.
Хозяин ранчо снова сел и совершенно спокойно стал разговаривать о своих делах. Может, он задумал подшутить над нами или решил узнать, не принадлежим ли мы к особой секте мудрецов, посвященных в тайный смысл этих слов.
Мы заговорили о реке, об охоте, и я не заметил в крайне вежливых словах владельца ранчо ничего странного. Тем временем его кони вернулись с пастбища и прошли мимо ранчо к реке.
Незнакомец не только не вспомнил о своем обещании одолжить нам двух лошадей, но сделал вид, что вообще их не замечает. Тогда Франческо снова перевел разговор на индейское кладбище и на палеонтологические раскопки. Лучше бы он этого не делал!
Чилиец вскочил и, простирая руки к скалам, воскликнул, словно обращаясь к невидимой толпе: — Слушайте! Когда я пришел сюда, у лебедей были чернью лапы, теперь они стали белыми. Приближаются дни золотых рыб, скал и великих костей, которые победят в сражениях.
Все объяснялось очень просто: чилиец был безумен. В нормальном состоянии он пребывал крайне редко, и достаточно было задеть какие-то струны, чтобы его безумие внезапно проявилось в своей наиболее заметной форме, долгих бессвязных речах.
То, чего до сих пор не удалось реке, добился безумный чилиец: мы вскоре утонули... в море слов.
Из обрывков фраз нам удалось понять, что он считает себя пророком и святым, которого преследуют коварные принцы. Они-то и направили двух послов, чтобы выведать его секреты. Он нас понимает и прощает, мы выполняем приказ, но на хитрость он ответит хитростью. Нам оставалось лишь кивать головой: ведь мы тоже понимали его и оправдывали.
