Питер Мейл - Еще един год в Провансе
Не намного дальше продвинулся я и с Режи, обычно надежным источником предвзятой информации в защиту всего французского. Конечно, fois gras — пища, полезная для любого. Кто же этого не знает! А если отведать этого блюда, изготовленного сестрами Ривуар из Гаскони… Une merveille! [88] Пальчики оближешь. Но в отношении медицинских аспектов Режи спасовал.
В конце концов меня прибило к Мариусу, похоронных дел эксперту, изловившему меня в кафе однажды утром. Его распирало от каких-то новостей, но прежде чем он успел меня ими загрузить, я парировал вопросом относительно его воззрений по поводу диеты и долголетия.
— Нельзя есть что попало, о чем речь, — ответил он. — Но, впрочем, разница невелика. La vieillesse nuit gravementala santé. Старость вредна для здоровья. Вне всякого сомнения.
Тут он просиял и наклонился ко мне, чтобы рассказать об одной интереснейшей смерти, свеженькой, последней в деревне. Как обычно, об отбытии ближнего в мир иной он повествовал негромко, неспешно, серьезно. Но я видел, что история эта, l'affaire Machin [89], доставила ему большое удовольствие.
Оказалось, что почивший, мсье Машен, всю жизнь свою патриотично жертвовал деньги фонду Национальной лотереи. Каждую неделю, в надежде на неминуемый выигрыш, он покупал билет, который для сохранности засовывал в карман своего единственного костюма. Костюм висел под замком в шкафу и вынимался на свет божий лишь по случаю свадеб родственников да еще однажды, когда через деревню на малой скорости проезжал президент Франции. Раз в неделю шкаф отпирался, старый несчастливый билет удалялся и заменялся новым, до поры счастливым. Тридцать лет Машен следовал этой привычке, ставшей традицией, тридцать лет до самой смерти, и ни разу не выиграл ни сантима.
Конец наступил неожиданно для Машена, в разгар лета, и его похоронили честь по чести, как положено, на деревенском кладбище. Он много лет служил на местной почте. На следующей неделе после погребения, в полном соответствии с несправедливостью судьбы-злодейки, выяснилось, что последний его лотерейный билет выиграл. Не миллионы, отнюдь не главный выигрыш, но существенную сумму в несколько сот тысяч франков.
Мариус выдержал паузу, позволяя улечься впечатлению от жестокости жизни и изображая изумление по поводу пустоты стоявшего перед ним стакана. Перед тем как продолжить, он оглядел кафе, как будто опасаясь, что кто-то его подслушает, и сообщил шепотом, что с выигрышем возникла un petit problème. Машен лежал в земле сырой в своем единственном костюме, что и логично. В нагрудно кармане пиджака остался выигравший билет, метрах в двух под землей. Разрыть могилу, осквернить — невозможно, неслыханно, святотатственно! Оставить — лишиться небольшого состояния.
— С'est drole, n'est-ce-pas? [90] — кивал и ухмылялся Мариус, гигант мысли, обладающий способностью радоваться всякого рода превратностям судьбы, коснувшимся кого-то другого.
— Не так уж и смешно для семьи, — не спешил соглашаться я.
— Нет-нет, это еще не все. — Он дотронулся до кончика носа. — История еще не досказана. Слишком много народу в курсе.
Я представил себе зловещие силуэты гробокопателей во мраке кладбищенской ночи, скрежет лопат о камни, треск срываемой крышки гроба, жадное урчание преступников, дорвавшихся до драгоценной бумажки…
— Но почему семья не может каким-то образом реализовать право на выигрыш без предъявления билета? — спросил я.
Он погрозил мне пальчиком, как ребенку, пожелавшему чего-то невозможного. Правила есть правила, сказал он. Сделай одно исключение, и начнется. Поползут всякие с разными сказками. Собака съела билет, мистраль сдул, в прачечной состирался… Народ на выдумки горазд. Мариус покачал головой и полез в карман своей видавшей виды армейской куртки.
— А вот у меня идейка для дальнейшего развития, — сказал он, вытаскивая скатанный в трубку журнал и пытаясь его распрямить и разгладить. — Вот, гляньте-ка!
На стол шлепнулся увесистый номер журнала «Алло!». Хроника знаменитостей второго плана, непременное чтиво в парикмахерских и приемных зубных врачей, откуда журнал, очевидно, и перекочевал в карман Мариуса. Цветные снимки светской хроники, аристократы крови и кошелька дома, на приемах, на свадьбах, иногда и на похоронах. Идея касалась названного последним типа мероприятий.
— Вы работали в рекламе. Видите возможности?
Он все продумал. Он склонялся к изданию журнала информационно-справочного типа, посвященного кончинам именитых личностей. Название «Adieu» во Франции для англоязычного издания «Good-bye». Содержание в основном по газетным сообщениям и некрологам с добавлением снимков «из прежних счастливых времен», по выражению Мариуса. Он предусмотрел и регулярную тематическую страницу «Похороны месяца». Финансирование за счет объявлений похоронных контор, веночных дел мастеров, флористов, изготовителей гробов и памятников, а также ресторанов, обеспечивающих памятные застолья, без которых не обходятся ни одни сколько-нибудь заметные похороны.
— Ну как? С'est pas con, eh?[91] Золотая жила! Знаменитости мрут как мухи. — Он откинулся назад, и мы секунды три сидели друг против друга, размышляя о смерти и деньгах.
— Да нет, это несерьезно, — отмахнулся я.
— Еще как серьезно! Об этом каждый думает. Вы, к примеру, наверняка задумывались, как умереть покомфортнее.
Мои надежды о «комфортной» смерти сводились к одному слову: внезапно. Но Мариуса это не устраивало. Старый падальщик интересовался деталями, а когда я не смог удовлетворить его любопытство, укоризненно покачал головой. Как же так, одна из немногих бесспорных определенностей в жизни, а я о ней меньше думал, чем о меню предстоящего обеда! Вот он, совсем наоборот, все подробности продумал, разработал полную схему финального триумфа, даже совокупность триумфов, которую ни один из тех, кому посчастливится при этом присутствовать, не сможет забыть. Он с энтузиазмом пустился в описание филигранно обдуманной процедуры, о которой давно мечтал.
Первое непременное условие — прекрасный летний день, солнечный, разумеется. Небо лазурное, середина дня, легкий ветерок, непременные cigales стрекочут в кустах. Дождь, по мнению Мариуса, испортил бы все мероприятие. Второе необходимое условие — хороший аппетит. Мариус выбрал для смерти ланч на террасе ресторана. Ресторан три звезды, естественно, с соответствующим погребом: светлое золотистое бургундское, бордо первого роста, «д'Икем» конца XIX века, древние шампанские. Вина он закажет за несколько дней до ланча, что позволит шеф-повару согласовать меню с выбором вин. Мариус поднес ко рту свой стакан десятифранкового rosé ordinaire[92], хлебнул, поморщился, вздохнул и продолжил.
Компания имеет существенное значение для такого дня, и Мариус выбрал себе партнера: Бернар, старый друг Мариуса, легендарная личность. Бернар славен тем, что опасался опускать руку в карман, чтобы случайно за что-нибудь не заплатить. Чемпион бережливости. Мариус мог припомнить лишь два случая, когда Бернар заплатил в кафе. Тогда оказались занятыми toilettes, и путь к отступлению был отрезан. Однако собутыльник и собеседник он приятный, нашпигован интересными историями, и обоих ветеранов часто можно было видеть в кафе оживленно беседующими.
Меню смерти — menu de mort — Мариус все еще уточнял. К примеру, несколько хорошо прожаренных цветков courgette для возбуждения вкуса. Разумеется, foie gras, как же без этого. Возможно, каре систеронского ягненка с салатом из жареных баклажан, или голубь в пряном меду, или поросенок, приготовленный с шалфеем… В общем, пусть шеф-повар сам поднапряжет фантазию. А после всего этого жареный козий сыр с розмарином и вишневый торт с кремом или свежие персики и verveine[93] суп.
Он замолк, уставившись мимо меня в прекрасное ресторанное видение желанного будущего, а я поджал губы, дивясь, как он найдет время или возможность умереть во время столь сложного, ответственного мероприятия, требующего максимальной сосредоточенности, концентрации внимания и усилий. Он слегка улыбнулся и вернулся к описанию своего прощального банкета.
— Так оно и пойдет дальше. Съели мы все, выпили, честь по чести, по-королевски, смеялись, болтали, врали насчет побед над красотками, осушили последнюю бутылку. Но до вечера еще далеко. Мы никуда не торопимся. Еще стаканчик-другой, чтобы желудку помочь, и что может быть для этого лучше, чем коньяк тридцать четвертого года, года моего рождения? Я поднимаю руку, чтобы подозвать официанта, и тут — паф!
— Паф?
— Crise cardiaque, разрыв сердца, смерть на месте. — Мариус наклонился вперед, ввинчивая в меня взгляд. — Я умираю с улыбкой на лице. — Он подмигнул. — Потому что Бернару придется оплатить ланч.
