Тарантас (Путевые впечатления) - Соллогуб Владимир Александрович
— Вы нездоровы? — спросил Иван Васильевич.
— Нездоров, — отвечал слабый голос. — Второй год обе руки, обе ноги отнялись.
На перине, на которой сидел окостеневший смотритель, лежало трое детей… Старший мальчик глядел на отца с видом участия и сожаления, другие валялись в пуху и жалобно просили хлеба или закутывались в лохмотья оборванного одеяла.
— Зачем же у вас так холодно? — спросил с заботливостью Иван Васильевич. — Для больного человека это вредно.
— Что же делать, батюшка? Дров не дают, здесь станция вольная, содержатель — помещик, не приказывает давать хороших дров… его воля. Извольте в печке поглядеть: все хворост да прутья сырые; дым только от них, не загораются, хоть тресни. Посылал намедни к нему, нельзя ли дать дров — куда! — раскричался. «Выгоню, — говорит, — его: здесь тракт большой, больного не надо, куда угодно ступай!» А вы видите сами, куда я пойду? Вот, — продолжал смотритель с улыбкою зависти, — на той станции хорошо: помещик добрый, дрова трехполенные; очень там жить хорошо. А меня — так бы и выгнали; слава богу, начальство заступилось: позволило сынишке моему, вот что рядом, исправлять мою должность. Одиннадцать лет всего, а уж пишет… — Бедный страдалец взглянул с невыразимым чувством нежности на белокурого мальчика, лежавшего в тулупе подле него. — Ну, Ваня, вставай, прописывай… Дай мне подорожную.
Ваня развернул перед глазами отца своего подорожную, потом придвинул к кровати стол, вооружился пером и с почтением ожидал, что отец прикажет ему писать.
— Ну, готов, Ваня? Прописывай: «От Москвы до Казани…» дай бог благополучия начальству, не выгнало, вступилось… «по подорожной московского гражданского губернатора…» и проезжающим спасибо, никто не жаловался, слава богу, я всегда старался… «второго октября…» написал, что ли?.. делать им угодное… «№ 7273»… всякие учтивости. Слава богу, и участье принимают… «Казанскому помещику…» Проезжал доктор намедни, добрый такой; советовал в город ехать лечиться. Где мне! С чем ехать? Денег где взять? В чем ехать? Пошевелиться не могу. Буду так лечиться как-нибудь, простыми средствами, а всего лучше богу молиться.
«Странное дело! — подумал, задумавшись, Иван Васильевич. — Когда я входил в эту комнату, мне хотелось сердиться и презирать или по крайней мере насмеяться вдоволь; а теперь, сказать правду, едва ли не плакать хочется».
Он взглянул на своих собеседников. Усердно допивали они по четвертому стакану чая…
Глава XIX
ВОСТОК
— Казань… Татары… Восток! — радостно воскликнул, просыпаясь, Иван Васильевич. — Казань… Иоанн Грозный… бирюза, мыло, халаты… Казанское царство — преддверие Азии… Наконец я в Казани… Кто бы подумал, а вот-таки и доехали. Доехали до Востока… хоть не совсем до Востока, а все-таки по соседству… Ну, и деревни уже другие пошли по дорогам, с мечетями, с избами без окон, с женщинами, которые прячутся от нашего тарантаса, закрывшись грязными полотенцами… На пути уже редко попадается православная бородка… Теперь стало поживописнее. Идет маленький бритый татарин какой-нибудь в чибитейке, или глупый чуваш, или разряженная мордовка. Все уж получше. Берись за перо, Иван Васильевич, берись скорее! Дожидайся вдохновения, а покамест пиши… Пиши свои заметки… Начинай свои впечатления.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})«Идет татарин, идет чуваш, идет мордовка…» Ну, и что еще?..
«Видел татарина, видел чуваша, видел мордовку». Ну, а там что?..
— Вот что! — с восторгом воскликнул Иван Васильевич. — Вот что!.. Надо заделать прореху в нашей истории. Надо написать краткую, но выразительную летопись Восточной России… окинуть орлиным взором деяния и быт кочующих народов. Было здесь мордовское царство, которое распалось надвое и угрожало Нижнему порабощением под предводительством вождя своего Пургаса. Было болгарское царство с семью городами, с огромной торговлей. Было здесь множество народов, которые пришли неизвестно откуда, откочевали неизвестно куда и исчезли, не оставив ни следа, ни памятника…
Что бы!..
Тут жар Ивана Васильевича немного простыл.
«А источники где? — подумал он. — Источники найдутся где-нибудь. А как найдутся?»
Нет, Иван Васильевич, это труд уж, кажется, не по тебе. Тебе бы к цели поскорей. И в самом деле, кому же охота пожертвовать всей жизнью на дело, которое еще на поверку может выйти вздором.
Не написать ли деловым слогом какой-нибудь казенной статистической статейки: «Казань. Широта. Долгота. Топография. История. Кварталы. Торговля. Нравы».
Тут можно сказать, что я стоял в гостинице Мельникова, за стол платят столько-то, за чай столько-то. В Казани более ста гостиниц, что доказывает цветущее состояние города и торговую его значительность. Домов столько-то, бань столько-то.
Нет, Иван Васильевич, это будет уж не живым впечатлением, а чем-то вроде сочинения по обязанности службы или выпиской из губернских ведомостей. Так как же быть?
Неужели потомству лишиться прекрасного сочинения?
Можно было бы поговорить о здешнем университете и обо всех университетах вообще.
Здешний университет известен в Европе по своей обсерватории, по математическому факультету и в особенности по изучению восточных языков. Да я-то их не знаю.
Говорят, хорошая здесь и библиотека. Рукописей много. Читать-то я их не умею, а все-таки люблю.
Запомню самые важные.
Восточные с прекрасными рисунками и арабесками, которые могут быть заимствованы со временем для украшений в нашем зодчестве. Еврейская: Моисеево пятикнижие, писанное на пятидесяти кожах и свернутое в огромный сверток.
«Книга 1703 года, а в ней список бояр, и окольничих, и думных, и ближних людей, и стольников, и стряпчих, и дворян московских, и дьяков, и жильцов».
«Путешествие стольника Петра Толстова по Европе в 1697 году».
«Чин и поставление великих князей на царство. Свадьбы царей Михаила Феодоровича и Алексия Михайловича».
«О пришествии святых вселенских патриархов в Москву по писании к ним от царя Алексия Михайловича».
«Книга записная, кто сидел в судных приказах в 1613 году».
«Записка разрядов».
«Воинский устав царя Василия Иоанновича Шуйского».
«Traite dArithmetique par Alexandre de Souvoroff», собственноручно писанный Суворовым в детстве.
Кроме того, целая библиотека князя Потемкина-Таврического.
— Уф!.. — сказал Иван Васильевич. — Все это, без сомнения, занимательно, но все это надо прочесть…
Всего бы проще было взять описание Казани господина Рыбушкина и кое-что из него выписать.
Для придачи же ученого вида, который малых обманет, однако ж обманет кого-нибудь, стану теряться в загадках о происхождении названия города.
У нас многие слывут учеными чужим ученьем.
Многие, подобно мне, начали бы книгу свою следующим:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})«Полагают, что название города Казани происходит от турецкого слова: خا زن, что означает — чугунный котел».
— Как ни говори, а это слово, которое ни я, ни читатель, — заметил Иван Васильевич, — не сумеет прочесть, сейчас придаст моему вступлению некоторый важный и приятный колорит. Не всякий напишет: خا زن.
Не всякий знает, что خا زن и чугунный котел одно и то же. А если подумать, так какое кому до того дело? Теперь уж проходит пора шарлатанства и пустых слов. И стоит ли хлопотать о том, что действительно ли слуга какого-то Алтын-бека ненарочно уронил в реку котел в то время, как черпал для господина воду? Ведь это ни к чему не ведет: это сущий вздор. Даже если ханы и пили воду из котлов — в том нет нам никакой надобности.
Вдруг Иван Васильевич ударил себя по лбу.