Жюль Верн - Дунайский лоцман
В отношении бумаг были приняты все предосторожности. Во всех случаях, поднималось ли по реке или спускалось судно, оно или шло за товаром, или возвращалось в порт приписки, выгрузив товар. Смотря по обстоятельствам, оно принадлежало то господину Константинеско, коммерсанту из Галаца, то господину Венцелю Мейеру, предпринимателю из Вены. Документы, в изобилии снабженные казенными печатями, содержались в порядке, и никому не приходило в голову проверять их подлинность. Да и случись такая проверка, она лишь показала бы, что в указанных городах действительно живут некие Константинеско и Венцель Мейер.
В действительности владельцем был Иван Стрига. Тот самый один из наименее достойных обитателей Рущука, кто исчез из города после того, как тщетно пытался помешать свадьбе Сергея Ладко и Натчи Грегоревич. О Стриге шли дурные слухи, и людская молва обвиняла его во всевозможных преступлениях.
Тем не менее Иван Стрига обеспечил себе почти полную безопасность. Вместо того чтобы скрывать свое имя и внешность, как сделал бы обыкновенный преступник, он решил устроить так, чтобы жертвы и свидетели его знали. Разумеется, не собственное его имя. Нет, то, какое он с бесстыдной ловкостью оставлял позади себя, было имя Сергея Ладко.
Скрываться под чужим именем, совершая преступления,— давно известная уловка, но Стрига очень хитро выбрал себе псевдоним.
Имя Ладко, как и любое другое, могло создать путаницу на месте преступления и отвести подозрения от действительного виновника; но оно имело только ему свойственные преимущества.
Во-первых, Сергей Ладко не был вымышленной личностью. Он существовал, если только ружейная пуля, пущенная при отъезде из Рущука, не прекратила навсегда его существование. Хотя Стрига и хвалился, что уничтожил своего врага, в действительности сам этого не знал. Да это было и не важно. Если вздумают производить розыск в Рущуке и выяснится, что Ладко уже мертв, полиция не поймет, почему на него пало обвинение. Если же лоцман жив, следователи встретят в нем человека с такой безукоризненной репутацией, что дело, по всей вероятности, этим и кончится. Тогда, без сомнения, начнут искать тех, кто имеет несчастье быть его однофамильцем. Но, прежде чем просеют через решето всех Ладко в мире, много воды утечет в Дунае!
Если же случайно подозрения против Сергея Ладко пробьют броню его честности, это будет для Стриги вдвойне счастливый результат. Бандиту всегда приятно, когда вместо него судят другого; вдобавок, подмена будет еще приятнее и потому, что он питал к своей жертве смертельную ненависть.
Быть может, эти рассуждения были не вполне убедительны, однако отсутствие Сергея Ладко делало их логичными, ведь никто не знал о его патриотической миссии. Почему лоцман исчез незаметно? Местная бригада речной полиции уже начала задавать себе этот вопрос как раз в то время, когда Карл Драгош, думалось, открыл истину; а ведь известно: если полиция начинает задавать себе вопросы, она редко отвечает на них благожелательно.
Итак, картина выстраивается во всей драматической сложности. Длинная цепь преступлений, которые приписывают некоему Ладко из Рущука; исчезнувший из родного города лоцман с той же фамилией, которого в Рущуке начинают подозревать, правда, пока еще смутно; в это же время за сотни километров оттуда Ладко, обвиняемый Драгошем на основе серьезных улик, скрывается под маской рыболова Илиа Бруша; и, в завершение всего, Стрига, пользующийся после каждого преступления своим подлинным именем, чтобы свободно разъезжать по Дунаю, тогда как молва приписывает злодеяния ни в чем не повинному лоцману Ладко.
Итак, добычу упрятали в тайник. Шум погрузки слышал настоящий Сергей Ладко в том самом подводном трюме, куда не могла прийти никакая человеческая помощь…
Было около трех часов утра. Экипаж судна, утомленный тревогами этой и предыдущей ночи, крайне нуждался в отдыхе, но об этом не могло быть и речи. Стрига, желая поскорее удалиться от места ограбления, приказал немедленно пуститься в путь, пока не рассветало; приказ был выполнен безропотно — ведь каждый понимал его резонность.
Пока поднимался якорь и шаланду выводили на середину реки, Стрига осведомился о подробностях утренней операции.
— Он был совсем один,— ответил Титча.— Драгош сразу запутался в сеть, как простая щука.
— Видел он вас?
— Не думаю. У него были другие заботы.
— Не сопротивлялся он?
— Попробовал, каналья. Пришлось его пристукнуть, чтобы успокоить.
— Но ты его не укокошил? — живо откликнулся Стрига.
— Да нет! Только оглушил. Я этим воспользовался, чтобы связать его покрепче. Я еще не кончил упаковку, как он не мог бы позвать ни папу, ни маму.
— А теперь?
— Он в трюме, в том, понятно, что с двойным дном.
— Знает он, куда его перенесли?
— Ну, тогда он чересчур большой хитрец,— объявил Титча с грубым смехом.— Я ведь не забыл снабдить его ни затычкой во рту, ни повязкой на глаза. От них его освободили только в трюме. Там, если ему угодно, он может распевать романсы и восхищаться картинами природы.
Стрига молча ухмыльнулся. Титча продолжал:
— Я сделал все по твоему приказу, но куда это нас заведет?
— По крайней мере, приведет в расстройство бригаду, лишенную начальника,— ответил Стрига.
Титча пожал плечами.
— Назначат другого,— сказал он.
— Не спорю, но новый, возможно, будет хуже того, кого мы схватили. И, во всяком случае, мы попробуем договориться. В обмен на пленного потребуем паспорта, которые нам так необходимы. Очень важно сохранить его живым.
— Он жив,— заверил Титча.
— А подумал ты накормить его?
— Черт… — Титча почесал в затылке.— Совсем об этом позабыли. Но двенадцать часов воздержания никому не повредят, и я отнесу ему обед, когда мы тронемся… Если только ты не захочешь отнести сам и кстати посмотреть на него.
— Нет,— быстро возразил Стрига.— Я предпочитаю, чтобы он меня не видел. Я его знаю, а он меня нет. Это — козырь, которого я не хочу терять.
— Ты можешь надеть маску.
— Это не пройдет с Драгошем. Он не нуждается в том, чтобы видеть лицо. Он распознает человека по росту, ширине плеч и другим приметам.
— Значит, это, на свою беду, я должен носить ему пищу!
— Нужно же кому-то это делать… Впрочем, Драгош сейчас не опасен, а когда станет опасен снова, мы уже скроемся.
— Аминь! — сказал Титча.
— Пока,— начал опять Стрига,— надо держать его в коробке. Но не очень долго, иначе он умрет от удушья. Поднимите его в каюту на палубе, когда минуем Будапешт, завтра утром после моего отъезда.
— Ты намерен оставить нас? — спросил Титча.
