Антон Кротов - Страна А., или Автостопом по Афганистану
Всё сухое вокруг. Сарай из сухой глины; навес, крытый сухими ветками — кажется, дунешь — и разлетятся, превратятся в дорожную пыль, из которой состоят. Пыль, пыль, пыль. Мост через пустое русло реки, инвалид на мосту. Другой нищий слепил себе целый трон из глины и восседает на нём. Вот сухой, пропылённый старик продаёт вытянутые (кажется — тоже сушённые) запылённые арбузы. Где он взял воду, чтобы вырастить их? И рядом, у него же — птица в клетке. Наверное, не на продажу, а так. Афганцы любят птиц в клетках и без.
Во всех деревнях, если увидишь окно, — оно наполовину заложено глиняными кирпичами. От пыли? или от жары? Вообще окон мало, к дороге обычно обращены высокие стены, и неясно, что за ними — дом или двор.
Мой дом — моя крепость, здесь точно так.
Вот пост ГАИ, перегораживающий дорогу верёвкой. На крыше постового домика лежит двухметровая ракета, рядом другая, в землю вкопана третья, метра по три каждая. И портрет Ахмад Шах Масуда, доказательство того, что мы имеем дело с государственным учреждением. Большинство военных и государственных учреждений в Афганистане украшены флагом и портретом (или несколькими портретами); чаще всего висит портрет Дустума (северо-запад), Масуда (северо-восток), Карзая (юг Афганистана).
А после поста — автозаправка, но не такая, как у нас, со шлангом, — а лавка, рядом с которой стоят бочки и канистры с бензином, да и на крыше лавки тоже лежат бочки топлива. Попадаются и целые улицы, целые деревни заправочных лавок. А есть и обычные, «цивильные» АЗС.
Машины радуют взгляд надписями, выполненными на всех языках. «ATOYOT» было написано на «Тойоте»; на «Камазе» — большая надпись «Камаз», но арабскими буквами. А что пишут на бензовозах! Почему-то на многих бензовозах написано по-русски, но как!
ОГНЯ#ОПАСНА
АГНЯ#АПАСНА
АГНИ#АПАСНА
Вместо знака "#" на бочках нарисовано жёлтое пятно, якобы огонь. Но почему на этих бочках написано по-русски и кто так грамотно писал — выяснить мне не удалось.
Помимо русских и английских слов — каждый второй
грузовик украшает арабская надпись. Некоторые я успеваю прочитать на ходу. Они не очень разнообразны: «Субханалла» ("слава Богу"), «Машалла» ("на всё воля Божья") и подобные им. Такие же надписи украшают редкие здесь автоматические АЗС, например: "На всё воля Божья, бензин", или: "Слава Богу, дизель"!
Зоопарк на колёсах
Автобус, в который нас посадили, с виду казался совершенно обыкновенным автобусом, не предвещавшим никаких чудес. Правда, на лобовом стекле его висела табличка «IOM» (International Organisation for Migration), а задние сиденья были сняты, и на резине, устилавшей пол автобуса, было напечатано по-русски: ОБЩЕГО НАЗНАЧЕНИЯ… но мы и не догадывались, что за миграции и какое общее назначение у этого автобуса…
Первые несколько часов ехали нормально, делая километров по двадцать в час, — это давало надежду, что под утро будем в Кандагаре. Время от времени подбирали и высаживали местных пассажиров. Это были, вероятно, кочевники. Чернобородые молчаливые мужчины и загорелые женщины с открытыми лицами. Неопределённого возраста, с длинными чёрными косами. На женщинах болтались дети и металлические блестящие украшения. Садились и выходили они посреди пустыни. Откуда приходили и куда уходили — неясно. Ни реки, ни домов, ни деревца, одни голые камни. Вот какого-то деда, жителя пустыни, взяли в одном месте, высадили в другом, совершенно пустом.
— Это, наверное, те самые святые люди, о которых нам говорили вчера, — заметил Книжник. — Видишь, без воды, без еды, безо всего живут в пустыне!
Уже во второй половине дня наш автобус застопили очередные пассажиры, на этот раз не святые, а обычные: рядом была деревня. Бородатый эксцентричный пассажир начал громко спорить с водителем, что-то выяснял, ругался, нервничал. Вероятно, разговор шёл о плате за проезд. Стоит ли так торговаться из-за каких-то копеек? Водитель делал вид, что ни за что не повезёт, но всё же не уезжал — вероятно, был смысл торговаться. Наконец, согласились. Но пассажир и его друзья не сели в автобус. Произошло иное: водитель и его помощник стали перекладывать свои и наши вещи из задней части автобуса в переднюю, а странный пассажир уже гнал из деревни целое стадо овец, голов двадцать пять.
Салон посередине перегородили шиной от колеса, открыли заднюю дверь и, одну за другой, блеющих овец стали закидывать в автобус!
Удивлённый, я ходил вокруг автобуса с фотоаппаратом и снимал процесс погрузки овец. Но это было ещё не всё! Из деревни уже тащили осла, который, понимая, какая участь его ждёт, ворчал и сопротивлялся. Объединёнными усилиями пастухов, водителя и парня-помощника — осла удалось таки запихнуть в автобус. Пастухи сели на передние сиденья, и мы тронулись.
Но проехали лишь небольшое расстояние. В следующей деревне остановились, пастухи побежали куда-то и вернулись с ещё одним стадом! Ещё двадцать овец в дополнение к предыдущим, блеяли, пытались сбежать, но всё же были запихнуты в дополнение к предыдущим! Вот он, автобус для мигрантов общего назначения!
Наконец-то всё? Но нет! Водитель и его помощник открывают багажные люки под автобусом! Из деревни ведут пять испуганных, мычащих коров и заталкивают их в багажник! Коровы в сложенном состоянии, подогнув ноги, заполнили весь объём, люки были захлопнуты и мы, наконец, тронулись.
Пятьдесят овец, один осёл, пять коров, два российских автостопщика, водитель, его помощник и несколько пастухов, пропахших зверьём — в таком составе мы тряслись по вечереющим разбитым дорогам афганской провинции Заболь. Пастух — тот, который торговался, — подмигивал нам и пел бесконечные песни на своём родном языке пушту, начинающиеся со слов "Талибан, талибан…" Вот их вольный перевод:
Талибан, Талибан, ты моя любовь!
Сколько лет я тебя не увижу вновь?
А пока, а пока, чтоб не голодать,
Я овец на базар отвезу продать!
И коров, и овец, нету им числа!
А ещё я везу в Кандагар осла!
Как же мне распродать всех животных сих?
Я про это сейчас сочиняю стих…
Талибан, талибан…
Зоопарк на колёсах двигался до темноты, продолжая попутно подбирать и высаживать мелких промежуточных пассажиров. Наконец, в посёлке, предположительно именуемом Калат, автобус остановился на ночёвку. Ночью ехать было нельзя — во всём Южном Афгане водители опасаются разбойников. При этом разбойники ведут, если следовать водителям, весьма размеренный образ жизни и разбойничают с десяти вечера до двух ночи. В два часа ночи разбойники, никого не поймав, ложатся спать, и с этого момента водители начинают просыпаться и ехать по ночной прохладе. Ну а в четыре утра почти все уже в пути, и никаких бандитов в помине нет. Но между 22.00 и 2.00 ни один водитель не ездит по афганским дорогам — из-за разбойников!
