Валентин Аккуратов - Право на риск
Мой девиз — деньги и организованность. Штаб экспедиции — ее мозг, но чековая книжка мистера Циглера — ее сердце!
Для участников полюсной партии придумана особая система платы. Каждая пройденная географическая широта удваивает поденную оплату. Если на восемьдесят втором градусе каждый из моих спутников получает три доллара экстраоплаты, то на восемьдесят пятом градусе он получит двадцать четыре доллара, а на девяностом — триста восемьдесят четыре доллара!
Чек я буду выдавать ежедневно. Да, джентльмены, деньги и организация — вот путь к победе!..
Буду рад получить от вас поздравления!» — закончил Фиала свою речь, провожая гостей.
Мне словно слышался самовлюбленный голос американца. А перед глазами хаос разбросанного «лучшего в мире» снаряжения. Ни сказочные деньги, ни хваленая организация не помогли. Чековая книжка и устрашающие черепа оказались бессильными перед грозными и коварными силами природы. Ведь когда нет у людей главного — воли к победе, — нет и единства в коллективе.
— Седову бы такое снаряжение! На оба полюса бы хватило! — как бы подытоживая наши раздумья, отчеканил Матвей Козлов. — Перессорились, передрались! Разве им было до полюса! Прошли всего сто километров и вернулись. Все побросали.
Наши поиски продолжались. Ежедневно, если не было полетов и не пуржило, мы расчищали погребенный подо льдом американский лагерь. Откопали механическую мастерскую, типографию, где печаталась еженедельная газета «Полярный орел», телефонную станцию, аптеку, аккумуляторную.
Нашли подо льдом и ящик с трубочным табаком. Маленькие металлические коробки, герметически запаянные, прекрасно сохранили все его качества. С удовольствием затягиваясь этим табаком тридцатипятилетней выдержки, окутанные голубыми клубами крепкого, ароматного дыма, мы рассуждали о превратности судеб человеческих.
В личных вещах, разбросанных по комнатам, мы обнаружили фраки и цилиндры. По одной фотографии мы поняли, что в праздники все зимовщики обязаны были являться к торжественным обедам во фраках.
Особенно нас поразил индуктор, найденный в комнате Фиала. От него тянулись провода к складу с боеприпасами. На конце был приделан запал и детонатор. На какой случай была рассчитана эта мера предосторожности, для нас осталось тайной.
В главном доме обнаружили фигурку носорога, подвешенную в трубе печки, а рядом медный запаянный цилиндр, в который была вложена записка. Содержание этого документа и его дата привели нас в недоумение. По литературе известно, что последними из состава экспедиции покинули остров Рудольфа Фиала и Гарт. Это было 20 апреля 1905 года. В этой же, записке, подписанной Тессем, Веди и Рилльетом, сказано:
«Мы, оппозиция, покидаем лагерь Абруццкого в субботу 2 июля 1905 года, имея 18 собак, 2 пони и 1 индейскую лодку…»
Запись полустерта, так как внутрь проникла сырость.
Очевидно, произошли какие-то трения, и экспедиция разделилась на группы. Думаю, что внутренние раздоры были основной причиной, помешавшей выполнению намеченной задачи.
Уделяя много внимания раскопкам, мы пытались обнаружить в этом лагере следы пребывания позднейших исследователей, но ничего найти не удалось.
К числу интересных находок относится и обнаруженная среди вещей, принадлежавших участникам экспедиции, дамская туфелька. Была ли женщина в экспедиции Циглера? Или это талисман, взятый с собой кем-либо из участников?
Много нераскрытых тайн таят в себе руины американской экспедиции на Северный полюс. Немалый интерес представляют и найденные нами дневники.
В июле на Рудольфа наступила необычайно теплая погода. На солнце доходило до плюс двадцати пяти градусов. Все обнажения морен и осыпей покрылись ковром цветов, ярких и нежных, словно нарисованных. В основном это были красные камнеломки и золотистые маки. Мы ходили в одних свитерах, без головных уборов.
Двенадцатого июля Москва сообщила, чтобы мы были готовы и дежурили на куполе, так как вылетели через полюс в Америку Громов, Юмашев и Данилин. В двадцать два часа над островом Рудольфа выше сплошной облачности послышался шум мотора. Славный экипаж Громова прошел, держа курс на полюс.
Потом мы добрых полмесяца летали на обследование открытых островов. Изо дня в день я просил начальство в Москве отправиться в район островов Эдуарда и Гармсуорт. Мне отказывали. Но капля долбит камень, и настал день, когда нам разрешили выбраться на далекую от Рудольфа южную часть архипелага.
Погода была под стать настроению Мазурука — прекрасная и игривая. Он пел веселые песни и нет-нет да и оглядывался на меня. Очень ему не хотелось, чтоб острова, «завалившиеся куда-то», вдруг действительно пропали. Конечно, все эти подначки шли на хорошем юморе и не портили наших с Ильей отношений. В конце концов истина важна была для обоих.
Вот и остров Нортбрук, названный так в честь английского исследователя конца прошлого века. Это к нему вышел изнуренный пешим походом по льду Нансен и подивился виду англичанина с трубкой в зубах, расхаживавшего по берегу, словно по Трафальгарской площади.
Джексоном, кстати, были открыты и нанесены на карту злополучные острова Эдуарда и Гармсуорт.
Остров Джексона в стороне, слева прекрасно виден остров Артура…
— Илья! Где ж острова, которые ты с меня требовал? Нету их!
Да, не было островов. Легкая океанская зыбь гуляла там, где на картах значилась земля.
— Может, еще немножко поищем? — спросил Мазурук.
— Обязательно! К географическим «закрытиям» всегда относились осторожнее, чем к открытиям. А мы «закрыли» острова.
Проверив район повнимательнее, мы окончательно убедились, что острова, «открытые» экспедицией Джексона, — миф, и «закрыли» их, сообщив об этом в Арктический институт.
Существовали ли эти острова когда-либо в действительности, или это был обманчивый мираж, как «Земля Петермана», виденная Пайером? Думаю, что последнее вернее, ибо, судя по геологическому строению окружающих земель, такие острова исчезнуть не могли. Так или иначе, но на картах последующих изданий эти острова уже не фигурировали и не вводили в заблуждение моряков и штурманов.
ТОЛЬКО НА «ВЫ»
Апрель… Апрель 1973 года.
Где-то далеко-далеко, за океаном, цветет черемуха. А в Арктике летят по голубому ветру рассвета не белые лепестки, а снежинки. Они падают на крыши погребенного в сугробах аэродромного поселка.
Сорок лет без малого встречаю я весну в Арктике. Здесь это самое горячее время.
В кают-компании тесно. Идет очередной «бой» на видавшем виды бильярде… Сменные экипажи тяжелых экспедиционных самолетов в ожидании машин гасят время. Обожженные пургами и морозами медно-красные лица людей, одетых в кожу, меха и капрон. В дальнем углу бесконечно занятый телефон. Оттуда беспрерывно слышится:
