Аркадий Недялков - Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей)
Минута-другая возни и…
— Хлопцы, почин!
— Крупный? — громко спросил я.
— Нормальный. Килограмма два потянет! Я не утерпел и пошел посмотреть на добычу Илларионыча. Бронзовый толстый сазан сидел в садке.
— Хорош? — торжествующе спросил Илларионыч.
— Хорош, — вздохнул я.
В это время поплавок его второй удочки мелко-мелко задрожал, качнулся и медленно поплыл в сторону. Илларионыч подсек. Удилище согнулось дугой. Леска, резко взвизгнув, сначала рванулась к камышам, а потом кругами заметалась по воде.
— Уйдет! Оборвет окаянный, — застонал Илларионыч. Рывок. Другой. Леска лопнула. Илларионыч в изнеможении опустился на песок и несколько секунд сидел неподвижно. Однако он тут же пришел в себя, заметил меня и рявкнул:
— Ты почему здесь? Марш к удочкам!
Костя и Григорий тоже выводили сазанов. Крупный сазан тянул шофера в воду. Он уцепился рукой за дерево и звал на помощь. Я подбежал к нему и, перехватив удилище, подвел к берегу отличную рыбину.
Сазаний бой продолжался, а мои удочки оставались неподвижными. Я сменил насадку — не помогло. Другие же то и дело хватались за удилища. Курбан-Нияз проснулся и, сидя на обрыве, наблюдал за нами.
— Лешка! — крикнул он мне. — Почему ты не ловишь? Ларивонч уже четвертого вытащил!
Наконец клюнуло и у меня. Я подсек. Крупный сазан потянул леску к камышам. Я поднял конец удилища вверх и дал рыбе походить на кругах. В то же время я оттягивал рыбу туда, где берег был почище. О второй удочке я забыл.
— Ай-ай-ай! Утащит! — закричал Курбан-Нияз и кубарем скатился с обрыва.
Удилище второй удочки медленно сползало с берега. Проводник хотел схватить его, но промахнулся. Рыба дернула, и удилище поплыло по воде. Курбан-Нияз потянулся за ним, шагнул в воду и, сорвавшись с берега, скрылся под водой. Я бросил удочку и прыгнул за проводником. Дна я не достал. Проводник вынырнул в стороне от меня, сдавленно крикнул и заколотил руками по воде. Он бился в туче брызг, но все же медленно уходил вниз. Я подплыл и хотел ему помочь, но он ухватил меня так, что кости мои хрустнули. Вырваться я не мог и вместе с ним пошел ко дну. «Конец! — мелькнуло в голове. — Утонем оба!»
В ту же секунду что-то рвануло нас кверху, и мы очутились на поверхности.
— Руку! Руку давай, Костя! — кричал шофер. Рядом сильно плеснула вода, и я увидел Илларионыча. Вдвоем с Костей они выволокли нас на берег. Однако разнять руки проводника удалось не сразу. Он вцепился в меня мертвой хваткой.
— Только этого мне не хватало, — ворчал Илларионыч, стаскивая с себя мокрые брюки. — Это надо себе представить: пришлось выволакивать утопленников в пустыне Каракумы!
Голый Курбан-Нияз молча доставал из хурджуна сухое белье.
— Лешка, разве ты не знаешь, что к утопающему нужно подплывать сзади? — сердился Костя. — Если бы вас оттащило течением, то навряд ли мы смогли бы помочь. В такой мутной воде ничего не увидишь!
— Я прыгнул сразу за Курбан-Ниязом и не успел еще ничего сообразить, как он меня ухватил…
— Раньше подумай, а потом прыгай! — пробурчал Илларионыч.
— Ладно, — примирительно сказал Костя, — все окончилось купанием и небольшим волнением. Могло быть хуже. Хватит рыбу губить. Мы не съедим даже того, что уже поймали. Лешка, ты ни одной не поймал? Тебе рыбу чистить.
После завтрака Костя стал обрабатывать накопленный материал. Мне пришлось ему помогать. Илларионыч сидел и смотрел на нас.
— Илларионыч, вы бы наловили живцов, — сказал Костя. — На ночь нужно поставить кормаки[30]. В этой заводи должны быть сомы.
Илларионыч взял удочки и ушел к реке.
— Эх, садок-то я ему дать забыл! — спохватился Костя. — Куда он живцов сажать будет? Ну-ка, Гриша, отнеси садок!
Шофер нехотя поднялся с кошмы, взял садок и лениво поплелся к реке.
Мы продолжали работать. Морилку нам заменяла молочная фляга. Костя сунул в нее комок ваты, вылил туда флакон эфира, вывалил змей из нескольких мешочков и плотно закрыл крышку.
Через четверть часа змеи уснули. Мы принялись раскладывать их по банкам и заливать спиртом. Крупных змей Костя накачивал спиртом через шприц. Не скажу, чтобы это занятие доставляло мне удовольствие, но Костя работал старательно и мне лениться не давал. Мы уже заканчивали, как вдруг шофер выскочил из-под берега, что-то закричал и замахал нам руками.
— Опять что-то случилось, — упавшим голосом сказал Костя и, бросив все, побежал к шоферу.
— Что случилось?
— Змея в садок забралась! Большая! Шипит!
— Где садок?
— Возле Илларионыча!
Костя ринулся к старику.
— Где змея?
— Да это всего-навсего водяной уж, — ответил Илларионыч. — Гриша зря тревогу поднял. Вот он, в садке сидит.
— Как он туда попал?
— А кто его знает! Я не видел. Когда вытащил садок, чтобы посадить рыбешку, смотрю, уж в садке сидит. Он кого-то проглотил уже в садке и обратно вылезти не может. Толстый стал, через ячейку не проходит.
Костя выбросил ужа из садка. На брюхе змеи вздулся продолговатый желвак.
— Отлично! — обрадовался Костя. — Так мы его и зафиксируем. Превосходный экспонат для музея!
Тем временем уж вывернулся у Кости из-под сапога и скользнул к воде. Костя носком отбросил его подальше от берега. Он почему-то не хотел брать ужа руками. Уж развернулся и снова направился к воде. Желвак на брюхе мешал ему, и двигался он не очень быстро, но все же довольно резво. Я решил помочь Косте и схватил ужа рукой.
— Брось! — закричал Костя. — Отбрось его подальше от берега.
Поздно. Уж взмахнул хвостом и обдал меня струей беловатой вонючей жидкости. Вонь была ужасная: смесь перегара чеснока и какого-то химического вещества. Меня чуть не стошнило, но я все-таки зашвырнул ужа на берег. Часа полтора тер я кожу и мылом, и песком, и спиртом, но запаха удалить не мог.
— Ничего, — успокаивал меня Костя. — К вечеру пройдет!
— Вот чертова вонючка! — злился я.
— Для спасения своей жизни чего не сделаешь, — смеялся Костя. — Ядовитых зубов у ужа нет, надо же ему чем-то защищаться! Кстати, кобры иногда тоже выделяют вонючую жидкость. Советую помнить об этом! Запах, правда, полегче, но тоже не очень приятный!
Вечером следующего дня случилась беда. Заболел Курбан-Нияз. Проводника трясла лихорадка. Он то дрожал так, что зуб на зуб не попадал и в ватном халате залезал в спальный мешок, то обливался потом и сбрасывал с себя все, кроме насквозь мокрой рубахи.
— Малярия! — определил Костя его болезнь. — Будешь принимать хинин.
Проводник покорно глотал горькие таблетки, но болезнь не проходила. Лихорадка трясла проводника каждый вечер. Костя сразу же хотел отвезти Курбан-Нияза в больницу, но тот решительно запротестовал.
