Вокруг Света - Вокруг Света 2006 №09
Из Крыма, как из пыльного ковра, выбили всю историю. Остались следы. Мне попался рисунок средневековой Феодосии: прибрежный город, похожий на итальянский. Странным образом он совершенно не сохранился. Это одна из загадок Крыма. История так отутюжила Крым, что остались одни черепки и обломки. Воспоминания о воспоминаниях. Есть, правда, Херсонес. С несколькими колоннами. Я пробую представить себе, как князь Владимир здесь крестился. В греческом городе. Приехал в греческий город, где стоят языческие храмы и цветут маки, и крестился… В общем, наслушавшись о том, что Феодосии больше двух тысяч пятисот лет, нужно сразу стереть это знание, оно нематериально, но зато виллы, особенно табачника Стамболи, — материальное доказательство утраченного будущего: Россия рухнула вместе с виллами.
Мне рассказали, что после ухода белых в Феодосии собрали всех поваров и прочих слуг и — расстреляли восемнадцать тысяч человек. Это больше, чем польских офицеров в Катыни. Но мы же удивительный народ, забывающий о собственном уничтожении. Прислуге только теперь поставили памятник как жертвам красного террора, однако в последний момент из осторожности выбросили слово «красный».
Феодосия — не только порт, но и климатическая развязка. Полупустыня начинается уже в восточных пригородах города и тянется до самой Керчи. Но если развернуться и поехать в сторону Коктебеля, Крым немедленно превращается в цветущий край.
Коктебель
Коктебель ошарашивает природной театральностью. Когда над потухшим вулканом Карадаг встает луна, кажется, сейчас запоют минералы. Окруженный голыми библейскими горами с востока и южнокрымской «зеленкой» с запада, Коктебель вбирает в себя слишком многое, чтобы быть единым для всех. Каждый придумывает его и баюкает в своей душе. Кто не обладает фантазией, тот следует культурной традиции. Она не дремлет. Профиль Волошина, вырезанный ветрами на Карадаге еще до его рождения, служит не столько эмблемой Коктебеля, сколько путеводной звездой. Коктебель начинается с этого профиля, продолжается домом Волошина (его только что отремонтировали так, что, считай, построили заново) на набережной в центре бухты и заканчивается его могилой на горе, куда стекаются тысячи паломников, многие из которых о Волошине никогда и не слышали.
Если на ЮБК ты ходишь по вертикали, карабкаешься, запыхавшись, по переулкам Гурзуфа, то здесь бери лошадь и скачи за горизонт. Сухой морской воздух даст тебе бодрость на год вперед.
Последняя суровая зима уничтожила в садах инжир, гранатовые деревья, кипарисы и вечнозеленые кусты. Ну, прямо не зима, а советская власть! Но никакая зима не уничтожит дело Волошина. Андрей Белый писал, что одна пятая поэтов и художников Серебряного века перебывала в Коктебеле, и я убежден, что русская культура стала менее северной и куда более солнечной, чем ей суждено было быть, из-за коктебельского солнца.
Коктебель, пожалуй, единственный курорт Крыма, где не водятся проститутки. В остальном — здесь каждый найдет себе все, что захочет. Это самый горячий ночной клуб Крыма. Казантип на Азовском море тоже «зажигает», да еще как, но только в богемные дни фестиваля — Коктебель гуляет напропалую весь сезон. Там есть татарские яндыки, бешбармак и уединенные бухты для сексуальных романтиков. Повсюду целуются, а с утра едят белые персики. Те же, кто любит экстрим, летают по небу и морю на всем подряд (неподалеку — дельтапланерная база). Будущая судьба пока что еще глубоко совкового Коктебеля просматривается уже сегодня — дорогие гостиницы, приморская роскошь. Хорошо, что я строюсь в горах, подальше от будущего.
В сторону ЮБК
Я дал обещание друзьям навестить их в Симеизе, где они воссоздали «пионерскую» организацию и откуда возможны экскурсии в разные стороны. Хотя между Восточным Крымом и ЮБК существует соперничество, душевный конфликт, я поехал туда без предубеждений.
Каждая гора в Крыму на что-то похожа: одна — на верблюда, другая — на медведя, третья — на голую женскую задницу. Дорога через Судак и Новый Свет нуждается в очередных поэтических метафорах. Не раз видишь, как из остановившейся машины выползает изнуренный живописными зигзагами призрак ребенка или женщины. Доехав до Щебетовки, есть смысл свернуть налево и заглянуть в Лисью бухту — это крымская Калифорния. По ночам дикари надевают рваные свитера и спят в низких палатках на берегу; в солнечную погоду они бродят голыми по пляжу или сидят в кружок, бьют в барабаны. Но триумф конопли-марихуаны (здесь ее курили, из нее варили кашу — в общем, балдели по-всякому), на который нервно реагировала милиция, уходит в прошлое. В последнее время растаманы переженились, обзавелись детьми, из кочевников превратились в мирное оседлое племя. Еще — здесь самые крупные в Крыму звезды.
Генуэзская крепость в Судаке внутри поросла травой. Но свято место пусто не бывает: в курортный сезон в ней идут рукопашные рыцарские бои, стенка на стенку. Стреляет крепостная пушка, кони со всадниками кружат по полю, плачут дети в рыцарских доспехах. Все, как везде, портит дешевая архитектура советских здравниц.
Основное население и большая часть отдыхающих считают себя обманутыми, под оккупацией. Правда, марионеточная Автономная республика Крым является неким буфером (защита прав русского языка, протесты против западного влияния, вера в дружбу с Россией навеки — приоритеты его правительства), но это только подливает масла в огонь. Сдерживающим фактором до поры до времени оказываются татарские претензии. Они выражаются в наивных формах экономического и морального возмущения. Мои знакомые татары недовольны тем, что их степные помидоры уступают приморским и возмущаются заезжими женщинами с голыми пупками. Молодые татарки надели длинные платья и спрятали волосы под косынкой — на крымской набережной это выглядит модно. Но что стоит за всем этим, покрыто тайной, которую татары и сами не понимают. Татарский самозахват земель — поступь будущего хозяина? Одни преуменьшают эту угрозу, другие преувеличивают, видя в татарах завтрашних властителей Крыма, но уже теперь ясно: Крым — пороховая бочка.
Развалины Херсонеса Таврического (Таврикой греки называли ЮБК) продолжаются под водой
Вилла «Ксения»
В эту поездку я наконец понял, что значит для меня ЮБК. Прогулка в поисках утраченного времени. Чем не Пруст? Ливадия, Алупка, Мисхор, бывшая брежневская дача, на которой до сих пор живут дельфины. Это — ласточкино гнездо, из которого улетели все ласточки. Брежнев — самая большая наша ласточка! Остались стреляные воробьи. А советские объекты — Фонтан слез. Вот уже, было, достроили санаторий Академии наук под Симеизом, даже сантехнику завезли, туннель прорыли, чтобы к пляжу спускаться напрямик — и смотрю с пляжа: в середине дыра — внутри щепки в воде плавают — одна дыра. Рядом обсерватория с кипарисами. И тоже — руины. И дореволюционная вилла «Ксения» в центре Симеиза — бывшая коммуналка, с разбитыми стеклами. Мои товарищипионеры говорят: «Вилла «Ксения» — с привидениями». Да не с привидениями! С мертвыми душами! Все поникло. И цифры старых построек кричащие: 1908, 1911, 1913. Недолго кутили обитатели мавританских вилл, среднеазиатских особняков, купеческих дач с башенками, недолго. На три года дольше, чем в Питере и Москве. Сносить дорого, достраивать еще дороже.
