Собрание сочинений в 12 т. T. 12 - Верн Жюль Габриэль
— Если бы дело стало только за этим, оно давно было бы на мази, — пожал плечами Саркани, — и ты не бегал бы в поисках обеда! Нет, черт возьми! Я не держу Торонталя в руках, но если это когда-нибудь случится, уж я сорву с него хороший куш и заставлю его выплатить мне проценты и проценты на проценты с тех денег, в каких он мне сейчас отказывает! Вдобавок я подозреваю, что дела его банка последнее время немного запутались, он вложил большие суммы в сомнительные предприятия. Несколько крупных банкротств, произошедших в Германии — в Берлине и Мюнхене, — отразились и на банках Триеста, и что бы ни говорил Силас Торонталь при нашем последнем свиданий, мне показалось, что он чем-то встревожен. Надо дать воде замутиться, а в мутной воде…
— Пусть так, но пока у нас осталась только чистая вода для питья! Послушай, Саркани, мне кажется, надо еще разок попытаться выжать что-нибудь из Торонталя! Последний раз постучаться в его кассу и добыть хотя бы денег на дорогу в Сицилию через Мальту…
— А что нам делать в Сицилии?
— Это уж моя забота! Я хорошо знаю страну и могу набрать по дороге шайку мальтийцев, смелых ребят, без предрассудков, с которыми можно пуститься на любые дела. Тысяча чертей! Чем тут сидеть на мели — лучше уедем и заставим этого проклятого банкира оплатить нам дорожные расходы! Хоть ты и мало знаешь о его делах, кое-что ты знаешь, и он будет рад, если ты уберешься подальше от Триеста!
Саркани покачал головой.
— Черт возьми! Дальше это не может продолжаться! Ведь этак можно подохнуть с голоду!
Он встал и сердито топнул ногой о землю, словно она была ему злой мачехой и не желала его кормить.
В эту минуту глаза его остановились на птице, тяжело летевшей за оградой кладбища. Это был голубь; он с трудом махал усталыми крыльями и постепенно опускался все ниже к земле.
Зироне, не задумываясь над тем, к какой из ста семидесяти семи пород голубей, известных орнитологам, принадлежит эта птица, сразу решил, что она относится к разряду съедобных. Вот почему, указав на нее своему спутнику, он стал жадно следить за ней.
Голубь, повидимому, совсем выбился из сил. Он пытался отдохнуть, присев на выступ в стене старого собора, к которому примыкала высокая, квадратная, еще более старинная башня. Но, окончательно обессилев, он опустился ниже и сел на крышу над небольшой нишей, где стояла статуя св. Юста; вскоре ею ослабевшие лапки разжались, и он соскользнул на капитель античной колонны, стоявшей между башней и фасадом собора.
Саркани попрежнему сидел задумавшись и перестал следить за птицей, но Зироне не спускал с нее глаз. Голубь прилетел с севера. Как видно, он проделал далекий путь, и силы его истощились. А в то же время инстинкт толкал его вперед, к какой-то отдаленной цели; поэтому он снова взлетел, но, описав в воздухе дугу, вынужден был опуститься и скрылся в ветвях одного из деревьев кладбища.
Тут Зироне решил его поймать и осторожно пополз по траве к дереву. Вскоре он добрался до подножия толстого, узловатого ствола, по которому мог бы легко вскарабкаться на вершину. Он застыл на месте, молчаливый и неподвижный, как собака на стойке, ожидая, когда дичь взлетит на дерево и спрячется в ветвях у него над головой.
Голубь не заметил Зироне и попытался продолжать полет, но силы вновь покинули его, и он упал на землю, в нескольких шагах от дерева.
Броситься вперед, протянуть руку и схватить птицу было для сицилийца делом одной секунды. Он собирался тут же задушить бедняжку, но вдруг вскрикнул от удивления и вернулся к Саркани.
— Почтовый голубь, — сказал он.
— Ну что ж! Этот почтальон, видно, совершил свое последнее путешествие!
— Конечно, и тем хуже для тех, кому он нес эту записку под крылом!
— Записку? — воскликнул Саркани. — Погоди, Зироне, погоди! Если так, дадим ему отсрочку.
И он остановил руку своего товарища, собиравшегося уже свернуть пленнику шею. Затем, взяв мешочек, который Зироне достал из-под крыла птицы, открыл его и вынул шифрованную записку.
В записке было всего восемнадцать слов, написанных в три колонки, следующим образом:
Откуда была послана записка и кому она предназначалась? Об этом не говорилось ни слова. А разве можно разгадать эти восемнадцать слов, состоящих из равного количества букв, не зная шифра? Вряд ли! Для этого надо быть очень ловким отгадчиком; к тому же неизвестно, можно ли ее вообще расшифровать!
Саркани был очень разочарован и в замешательстве смотрел на криптограмму, в которой ничего не понимал. Быть может, в записке содержатся важные и даже компрометирующие кого-нибудь сведения? Весьма вероятно, судя по тому, какие предосторожности были приняты, чтобы ее не могли прочесть, если она попадет в чужие руки. Уж если записку не захотели доверить ни почте, ни телеграфу, а воспользовались необыкновенным инстинктом почтового голубя, чтобы ее переслать, значит речь шла о деле, которое хотели сохранить в абсолютной тайне.
— А вдруг в этой записке содержится такая тайна, которая могла бы принести нам богатство, — заметил Саркани.
— Так, значит, счастливый случай, за которым мы гонялись все утро, прилетел к нам в виде этого голубя! — воскликнул Зироне. — Черт возьми! А я-то чуть его не задушил! Впрочем, самое главное — захватить послание, а посланца можно с успехом сварить…
— Не спеши, Зироне, — ответил Саркани, еще раз спасая голубю жизнь, — птица поможет нам узнать, кому послана записка, если, конечно, этот человек живет в Триесте.
— Ну, а потом? Она не поможет тебе ее прочесть!
— Нет.
— И ты не узнаешь, откуда ее послали.
— Конечно. Но если мне удастся найти одного из корреспондентов, быть может, я смогу разыскать и второго. Значит, вместо того чтоб убивать эту птицу, надо помочь ей восстановить свои силы и долететь до места назначения.
— С запиской?
— Да, с запиской. Но сперва я сниму с нее точную копию и спрячу до того времени, когда она сможет мне пригодиться.
Саркани, вынув из кармана записную книжку и карандаш, тщательно переписал записку. Зная, что в криптограммах нельзя упускать ни одной мелочи, он постарался точно сохранить расстановку слов и букв. Затем спрятал копию в карман, а записку вложил в мешочек и снова привязал под крылом голубя.
Зироне следил за ним, по-видимому, не разделяя надежд, которые его товарищ возлагал на этот неожиданный случай.
— А теперь? — спросил он.
— Теперь позаботься о посланце и помоги ему оправиться.
В самом деле, голубь обессилел скорее от голода, чем от усталости. Крылья его были невредимы, на них не видно было ни переломав, ни ушибов, значит его слабость не была вызвана ни свинцовой дробинкой охотника, ни камнем, брошенным скверным мальчишкой. Он просто хотел есть, а еще больше пить.
Зироне нашел на земле несколько червяков, насекомых и зернышек, и голубь с жадностью их проглотил; затем, подобрав черепок старинной урны, в котором осталось несколько капель воды после дождя, Зироне напоил его. Не прошло и получаса, как отдохнувший и подкрепившийся голубь был уже в состоянии продолжать свое прерванное путешествие.
— Если ему предстоит далекий путь, — заметил Саркани, — я место его назначения где-то за пределами Триеста, тогда нам все равно, долетит ли он, или свалится по дороге, ведь мы скоро потеряем его т виду. Если же он летит в один из триестских домов, то у него хватит сил до него добраться, ибо ему осталось лететь всего одну-две минуты.
— Ты совершенно прав, — ответил Зироне. — Но сможем ли мы проследить за ним до того места, где он сядет, даже если он не улетит за пределы города?
— Ну что ж, постараемся сделать все, что в наших силах.
И вот что они сделали.
К романскому собору, имевшему два придела, посвященные Богоматери и покровителю Триеста св. Юсту, примыкает высокая башня; она стоит вплотную к фасаду, где под большим круглым окном, с резным каменным переплетом, находится главный вход в здание. Эта башня господствует над всей Карстской возвышенностью, и город раскинулся под ней словно рельефная карта. С этой высокой точки легко разглядеть многочисленные крыши города, от самых склонов горы до берегов бухты. Значит, если выпустить голубя с верхушки башни, может быть, удастся проследить за его полетом и разглядеть, в какой дом он опустится, если только он летит в Триест, а не в какой-либо другой город на Иллирийском полуострове.
