Иржи Ганзелка - Там, за рекою, — Аргентина

В другом — тесные каюты, переборки из стальных листов, железные двухъярусные койки, общий умывальник, общий душ и общий вид на море сквозь толстые стекла иллюминаторов. Пол без ковров и коридоры с кухонной вонью, уборные и затхлые каюты, из которых женщины не выходят за все время пути, потому что им вывернуло желудки. Во втором классе рояля нет.

Когда находишься на палубе парохода, стоящего в порту, которым заканчивается путешествие через двадцать стран, тебя охватывает меланхолия. Минуту спустя будут подняты якоря, под кормой забурлят вспененные каскады сапфира, спереди и сзади загудят буксиры, и тросы, которыми до сих пор был привязан «Летучий Голландец», натянутся, словно струны. Вот уже кейптаунский почтовый чиновник собрал сотни писем, облепил их юбилейными марками с изображением английских величеств и, засунув в сумку пачку телеграмм, в которых пассажиры простились с одной частью света и приготовились поздороваться с другой, сбежал вниз по трапу. Бас пароходной сирены обрывает звуки бодрого марша; то там, то здесь мелькает залитый слезами платок, и панорама пика Дьявола со Столовой горой понемногу поворачивается, как в сказочном сне. Вдруг начинает казаться, что Африка перевернулась вверх ногами. И вот наступило мгновение, когда неодолимо потянуло к черным и белым клавишам. Они помогают перекинуть мост через пропасть, отделяющую тысячи свежих воспоминаний о волшебной части света, в течение года служившей тебе родиной, от убаюкивающего плеска, под который уже нельзя менять скорость «татры», наводить на резкость объективы, вслушиваться в говор саванн, пустыни, дремучих лесов и их обитателей.

Спустя полчаса встаешь из-за рояля, и тебе кажется, что смотришь на Африку в бинокль с другого конца. Нечеткие контуры ее уже не трогали. Люди молча стояли вдоль вымытых парапетов и задумчиво следили за полетом чаек, неутомимо сопровождающих оторвавшуюся часть суши. Потом понемногу опустились сумерки, и Африка безвозвратно канула в океан.

В тот же вечер в двери нашей каюты постучал второй помощник капитана, поздоровался и растерянно произнес:

— I am very sorry, простите, но пассажирам второго класса не разрешается посещать первую палубу. Рояль, как вам известно, на первой палубе… Если вы пожелаете перейти в первый класс, то достаточно будет заплатить разницу. К счастью, у нас есть еще несколько свободных кают. Good night!

Тридцать шесть часов проходят как сон.

В маленьком салоне второго класса стучат две пишущие машинки, под ногами гудят моторы. Мы одни в своем кабинете. Несколько наших попутчиков сидят на палубе, глядят на море и стараются представить себе, как их, переселенцев, встретит Америка.

В этот момент за нами неслышно появляется морская форма и здоровается по-английски:

— Good morning, gentlemen, простите за беспокойство. Я слышал, что один из вас играет на рояле. Сегодня мы организуем вечер знакомства. Капитан просил передать, что вы бы оказали ему большую честь, согласившись принять участие в вечере и сыграть на рояле. Мы были бы этому очень рады, очень…

— Простите, но ведь рояль в первом классе. Нам бы не хотелось сознательно нарушать правила судна.

На верхней палубе идет вечер знакомства, течет шампанское, молчит рояль. Внизу стучат две пишущие машинки.

От Африки до Америки приходится двенадцать раз подниматься к завтраку, двенадцать раз садиться за обед, двенадцать раз уходить после ужина. Восемнадцати же блюд дневного рациона для пассажиров первого класса не выдержал бы даже первобытный человек с желудком, привычным ко всему. А разницу между стоимостью проезда в первом и втором классах помощник капитана в любое время может ощутить собственноручно: чемоданчик из Иоганнесбурга с 2 тысячами метров цветной пленки.

Приведя увлеченных повествованием читателей вместе с героем своего путешествия «Вокруг света в восемьдесят дней» на предпоследнюю страницу книги, Жюль Верн призвал на помощь астрономию и вращение Земли и гениально просто разрешил пари господина Филеаса Фогга. За семь минут до истечения срока удивленный путешественник узнал, что, двигаясь на восток, он выиграл сутки, которые и решили пари в его пользу.

Мы ни с кем не заключали пари. И все-таки были почти так же обрадованы, когда между Африкой и Америкой смогли растягивать день наподобие гармошки.

«Put the clocks thirty minutes backwards every day», — напоминали надписи на английском языке на всех палубах, в коридорах, в столовых: «Ежедневно переводите часы на тридцать минут назад». Мы уперлись и оставались верны Африке. На шестой день плавания мы отправились обедать в три часа дня, на восьмой день в четыре, наперекор всем часам, которые в это время показывали двенадцать. Кейптаун расположен на 17 градусов восточнее Гринвича, Буэнос-Айрес — на 59 западнее. Час равен 15 градусам. Умножаем, и вот результат.

Пять без труда приобретенных часов, которые не были включены ни в какой бюджет времени — ни в расписание, ни в стоимость билетов. На десятый день мы вставали от пишущих машинок в шесть утра, когда судовые часы показывали полночь.

Огни на плавучем островке понемногу гасли. В каютах ложились спать и с облегчением подсчитывали, что до конца морской болезни остается уже только два дня. Наверху еще играли в бридж, в другом конце общего салона горланили смесь голландских, французских и английских песенок. На задней палубе, скрытые спасательными шлюпками, стояли влюбленные, которые были знакомы друг с другом ровно восемь дней и восемь ночей. Облокотившись на поручни, они шепотом поверяли свои мечты Млечному Пути и созвездию Южного Креста.

— Послушайте, — проронил в ночной тишине молодой швейцарец, который ехал продавать часы аргентинцам, парагвайцам и чилийцам, — не кажется ли вам, что эти судовые часы в какой-то степени символизируют, как Америка плетется за Европой? Сейчас здесь у нас темно, полночь, а над Европой уже сияет солнце. Завтрашнее солнце, понимаете?

— А вы философ, — отозвался из темноты французский промышленник, едущий отдыхать в Бразилию. — Не забудьте только, что ваша правда о двух концах. Когда вы завтра пойдете обедать, американец вам может спокойно заявить, что здесь солнце в зените, а на вашу Европу спускаются сумерки. Не так ли?

— Ладно, ладно, оставим это. Может быть, выпьете чего-нибудь холодного? Не находите ли вы, что для столь сложных рассуждений уже несколько поздно?

— Мадам, вы читали сегодняшнюю газету?

— Газету? Ах да, вы имеете в виду палубные известия! Нет, очень уж буквы мелькают перед глазами.

— Все же взгляните, это для вас будет небезынтересно, — южноафриканка в костюме последнего покроя, взяв под руку свою подругу, тянула ее к доске, на которую минуту назад вывесили три листа радиотелеграфных сообщений, датированных сегодняшним числом.