Вадим Глускер - Настоящий итальянец

Но бог с ним, с книгами. Мне надо было спешить. В тридцати километрах от Рима, рядом с летней резиденцией папы, находится не менее известная ватиканская достопримечательность. Там, в папской обсерватории меня ждал главный астроном Престола, Падре Саббино Маттео. Семидесятипятилетний иезуит встретил меня в гражданском. Синяя теплая куртка, клетчатое кашне, лихо вздернутая кепка. «Конечно, в первую очередь я священник. Но просто, имея диплом физика и сдав экзамен по астрономии, я могу работать и в этой области. Может, на этом поприще и я больше преуспел». Отец Саббино улыбнулся беззубым ртом и поманил меня за собой: «Сейчас ты увидишь чудо». Далеко не молодой человек, как настоящий моряк, заправски поднимающий парус, начал тянуть трос. Только вместо паруса моему взору предстал разверзшийся деревянный купол обсерватории. Крыша открывалась медленно, ее своды словно не хотели, чтобы гигантский телескоп, установленный в обсерватории, как можно быстрее начал изучение звездного неба. Монсеньор Маттео выдохнул: «Галилей все-таки сказал очень важную вещь. Он сказал, что Священное Писание учит нас не тому, как устроены небеса, а тому, как на них попасть. То есть Священное Писание – это не научная книга, из него мы не узнаем, что находится в центре: Земля или Солнце. Оно обращается к нашей нравственности, к нашему поведению… И это было очень правильно сказано». Мы вместе начали смотреть на звезды, а я подумал, насколько все-таки прав отец Саббино, когда говорит, что он в первую очередь священник, а только затем астроном. «Ошибка Церкви вот в чем. Почти через сто лет, когда у астрономов появились точные доказательства, которых не было у Галилея, Церковь не признала это сразу. Она не захотела выставлять себя в невыгодном свете. Но живи я в то время и будь судьей, я бы, наверное, точно так же ошибся. Таково было сознание людей прошлого». В какой-то момент, мне показалось, что главный ватиканский астроном решил исповедаться. Уж больно тяжело дались ему последние слова признания. Впрочем, неудивительно. Церковная цензура во все годы была штукой мрачной, да и жила долго. Ведь ее главным аргументом, вплоть до XVIII века, был костер. И все-таки нашелся в Риме герой, который уже или, точнее, еще в XVI веке перестал обращать на нее внимание. Он говорил, что хотел, и ни разу не раскаялся. Первый представитель свободной прессы сделан из камня. А камни, и это уж точно, не горят.

Я пробирался через плотный строй кафе и магазинов к каменному изваянию. Через мгновение я его увидел: скромно приставленный к боковой стене ничем не примечательного здания, без рук и, вероятно, без ног, их скрывала каменная туника, он был центром этой площади. Вокруг него толпились не туристы, а римляне, которые что-то бурно обсуждали, смеялись и писали какие-то тексты на клочках бумаги. Вообще-то по происхождению он грек. И звали его сначала Менелаем. Римский кардинал водрузил его сюда пятьсот лет назад, чтобы украсить свой дворец. Дворец, кстати, не сохранился, осталась лишь эта статуя. Я обходил ее со всех сторон и только мог себе представить, что имели в виду средневековые римляне, когда наперебой передавали из уст в уста новость: Менелай-то заговорил! Огромный постамент стал притягивать шутки и другие высказывания, портившие папскую репутацию. Они появлялись здесь даже тогда, когда Бенедикт Тринадцатый пообещал неизвестным авторам смертную казнь. Гласность брала свое по ночам, невзирая на постоянно выставленную охрану. Народ переименовал своего нового героя в Паскуино, по имени одного из местных острословов. Именно с тех пор всякая анонимная порча чужой репутации именуется пасквилем. Что бы написать? Что оставить о себе на память каменному изваянию, первому открывшему глаза на ошибки и просчеты Церкви? Я вырвал из блокнота листок. А! Будь что будет! И гордо вывел: «И все-таки она вертится!» Пасквилем назвать это было сложно, я даже подписал крамольную фразу именем Галилея. Сколько минут провисел мой донос, колышимый осенним римским ветром, сказать сложно. Но мне это было уже неважно. Свою лепту в основы итальянской демократии я таким образом внес.

Впрочем, и современные итальянцы не всегда соглашаются с папой. Сухая антикриликальная статистика: 86 % населения страны выступают за эвтаназию, 58 % – за аборты, 34 % ратуют за легализацию легких наркотиков, а целых 69 % населения мечтают о равенстве в правах между официальными супругами и сожителями. Последнее пожелание чуть не стало законом в 2007 году. Меняется все, даже семейное право, которое в Италии всегда было связано с церковным.

Я попал под обаяние этой красивой и очень ухоженной женщины сразу, как только вошел в ее офис. Даниэла Миссалья – самый известный в Риме адвокат по семейным вопросам, чем-то напоминала мне Карлу Бруни. Такие же зеленые глаза с раскосым прищуром, немного широкие для итальянки скулы, ниспадающие пряди густых каштановых волос. Я только мог догадываться, что испытывают супруги, приходящие к синьоре Миссалья и тщетно пытающиеся развестись. Когда адвокатесса эротично прищурила правый глаз и украдкой улыбнулась, я понял, что спасать крепкую итальянскую семью в этом офисе не будут никогда. «Конечно, Ватикан оказывает на нас влияние. Это корни нашей культуры, и поэтому развод был разрешен только в 1970 году». В эту минуту Даниэла Миссалья воскликнула: «Да что мы о грустной статистике, давайте я вам лучше расскажу о самом знаменитом итальянском разводе». Я был в такой власти обаяния этой женщины, что даже не мог себе представить, как я могу не ответить ей утвердительно. София Лорен познакомилась с Карло Понти в 1951-м. Знаменитый продюсер был старше Софии на двадцать два года и, что гораздо хуже, он был женат. В Италии это означало одно: женат навсегда. «Вы же понимаете, что Церковь соглашается расторгнуть брак очень редко, в порядке исключения», – тихим голосом продолжила адвокат Миссалья, чем вывела меня из оцепенения. «Эти люди больше не смогут вступать в церковный брак, не смогут совместно причащаться, не смогут жить вместе с кем-то другим, одним словом, не смогут получить благословения спать с кем-то в одной постели». Эх, подумал я, наверняка адвокатесса замужем. Ну, да ладно. Вернемся к Софии. Поскольку итальянское государство и Церковь были заодно, пришлось обращаться к властям тех стран, которые помогали итальянцам выходить из семейного кризиса, например Мексики. Только через шесть лет знакомства, когда эта мудрая мысль пришла кому-то в голову, были наняты адвокаты, которые отправились в Мехико, развели Понти с первой женой и женили на Лорен. Даниэлу Миссалья настолько увлекла в свое время эта удивительная история, что она раздобыла и до сих пор хранит у себя в архиве одну редкую пленку. «Смотрите внимательно, я вам сейчас буду переводить. Место действия – Мехико, 1957 год». На экране появилась черно-белая прекрасно сохранившаяся пленка. За столом восседал мексиканский судья, перед ним – два итальянских адвоката. Один защитник – Карло Понти, другой – Софи Лорен. То, что происходило дальше, я даже сразу не мог даже понять. Мексиканский судья начал: «Вы, синьор Понти Карло, согласны взять в жены присутствующую здесь Чиколоне Софию?» Адвокат Понти ответил «да». После этого такой же вопрос был задан адвокату Лорен. Ее адвокат, смущенно улыбаясь, правда, но также заявил, что готов… жениться на господине Понти. Радостный мексиканский судья произносит сакраментальную фразу: «Объявляю вас мужем и женой. Примите мои поздравления». Слава богу, что адвокатам не пришлось изображать страстный поцелуй. От увиденного моя голова шла кругом. Дело было даже не в нелепости ситуации, а то, что такая, по сути, юридическая привольность была уже возможна пятьдесят лет назад, пусть даже и в Мексике. Даниэла Миссалья выключила телевизор и загадочно произнесла: «Ну что, понравилось? Вот такая была жизнь у нас». Узнав из газет о своей долгожданной свадьбе, Карло и София собрались в свадебное путешествие. Но им помешал один бдительный гражданин из Генуи. Он подал на Понти в суд за двоеженство. Главная католическая газета L’Osservatore Romano призвала отлучить грешника от Церкви, а одна читательница другой газеты Oggi пошла еще дальше, потребовав сжечь распутную Софию на костре. Кроме газет и общественного мнения, которое было на грани с порицанием, в Италии существовал Уголовный кодекс. Он гарантировал двоеженцу пять лет тюрьмы. Свадебное путешествие пришлось отменить. Вместо подарков посыпались угрозы. Встречаться приходилось тайком.