Бенгт Даниельссон - Позабытые острова
Не знаю, откуда во мне взялась прыть, но и уговорил Пуане тотчас отправиться дальше. Выйдя из дома, мы увидели на берегу нескольких помеченных печатью сифилиса мальчишек, которые резвились, кидая камни в чаек. К моему удивлению, один из них попал в цель!
Только мы сели на коней, появился Раймон со своим топором.
— Будьте осторожней при подъеме на следующее плато, — предупредил он, посмеиваясь. — Под вечер дикие коровы спускаются в долину на водопой. Трона идет через тесное ущелье, и если вы их там встретите, — вам крышка. Они не останавливаются и не поворачивают назад. Словно ожившая река… Помните правило: выживает сильнейший!
Он потрогал пальцем лезвие топора и громко рассмеялся; этот смех мне всегда вспоминается, когда я думаю о долине Ханаиапа…
Мы без приключений поднялись на последнее плато — Хаамау — и пустили лошадей галопом, чтобы до темноты поспеть к месту назначения.
На Хаамау почти нет кустов и деревьев, зато все плато поросло папоротником метровой высоты. Тут и там виднелись тропки, протоптанные дикими коровами. Вдруг мы недалеко от нашей тропы заметили трех коров и быка. Пуане соскочил на землю, отдал мне поводья своего коня и, став лицом к животным, поднял руку, чтобы проверить направление ветра. Ветер дул на нас — можно было приступать к охоте.
Прячась за папоротником, Пуане стал подкрадываться к «дичи». Коровы, ничего не подозревая, спокойно щипали траву. Осталось метров сто… Пуане лег на живот и пополз. Внезапно бык поднял морду и громко фыркнул. Коровы на миг окаменели, потом обратились в бегство. Но Пуане уже успел настичь ближайшую корову.
Я с таким волнением следил за тем, как он крадется, что только теперь смекнул: ведь у Пуане нет ружья! Как он овладеет своей добычей? Это не поросенок, на руки но поднимешь, к седлу не привяжешь. Мое недоумение длилось недолго. У маркизцев есть свой, довольно варварский способ охотиться на коров. Пуане схватил корову за хвост, шлепнулся наземь и нашел точку опоры для своих ног. Корова на какой-то миг замерла на месте, Пуане выхватил длинный нож и молниеносно перерезал жилы на ее задней ноге. Перехватив нож в другую руку, он рассек жилы на второй ноге. Бедняга, мыча от боли, повалилась на бок. Пуане зверем набросился на нее и вонзил нож в шею. Не буду вдаваться в подробности; зрелище, которое мне довелось увидеть, было куда более кровавым, чем бой быков.
Пуане вернулся с победным видом и навьючил на наших коней два огромных куска мяса. В Атуане ему за мясо хорошо заплатят, можно будет выпить…
— Почему ты не охотишься с ружьем? — спросил я.
— Власти не разрешают маркизцам иметь ружья. Говорят, слишком много будет несчастных случаев. Да так даже интереснее.
Сопровождаемые тучами мух, грязные, мокрые, смертельно усталые, мы уже в сумерках въехали в Атуану. Одновременно с другого конца в «столицу» архипелага верхом на конях галопом ворвались несколько женщин, среди которых я увидел знакомых из Пуамау. Двое из них были беременны, остальные держали на руках детей. Они избрали другую дорогу, вдоль южного берега острова, куда более опасную. Я подумал о проделанном мной пути: десять часов в седле, ливень, обрывы, крутые тропы… Что побудило их добровольно подвергать себя такому риску? Оказалось, они спешили на праздник. Какой праздник? Я обратился с этим вопросом к Пуане; он удивленно ответил:
— Разве ты не знаешь? Четырнадцатое июля — национальный праздник Франции! Мы всегда отмечаем его в Атуане, сюда собираются люди со всего острова.
В самом деле, ведь давно начался июль; это я знал, хоть и перестал следить за числами. И вот оказалось, что годовщина взятия Бастилии и начала Великой французской революции — главный праздник здесь, на краю света! На улицах кишел народ, отовсюду доносились песни. Крикнув на прощание «каоха нуи!» — Пуане исчез в одном из домов.
Смеркалось, и я не успел как следует разглядеть деревню. Впрочем, она меня сейчас не очень занимала, я думал только о том, как бы найти приют на ночь. Куда пойти? К вождю? К жандарму, к миссионерам, в тюрьму? Ладно, осчастливлю жандарма. Я зашагал к сверкающему свежей краской зданию с вывеской «Резиданс». Под лампой на террасе сидели в мягких креслах двое. Только я вступил в освещенный круг, как один из них вскочил на ноги и закричал:
— О-ля-ля, mon cher ami, а я-то думал, что ты погиб! Иди сюда, чокнемся!
Художник, наш друг, которого мы оставили на Фату-Хиве! Мы обнялись, потом меня заключили в объятия хозяева дома — местный жандарм, его супруга и дети, все милейшие люди. Вот только областной диалект французского языка, на котором они говорили, звучал необычно для моего уха. Жандарм привычной рукой приготовил «пунш» из рома, апельсинового сока и сахара. Я осторожно присел на самый кончик стула, опасаясь испачкать мебель.
Но почему у художника такой унылый вид? Я не удержался и с легким ехидством спросил, как ему жилось в райской долине на Фату-Хиве.
— Райская долина! — Он вскочил, точно ужаленный. — Рай для воров, бандитов, мошенников и проституток, вот это что! Я потерял все, что имел, и не написал ни одной картины! Но, кажется, и в твоей долине не слаще? Ты-то почему здесь очутился?
Я рассказал ему, что мы устроились очень хорошо, вот только захворали, и я приехал в Лтуану к врачу. Не без смущения художник открыл свои секрет:
— Я ведь тоже к врачу… Но у меня другая болезнь, весьма распространенная на здешних островах. Помнишь ту красотку?
— Хакапау, твою любовь?
— Ага, Хакапау. Это она меня наградила. Я уже неделю как приехал, но врач еще не вернулся с Нукухивы, Он там больных навещает. Вчера служебное судно почти пробилось в залив, вон у того мыса было. Из-за ветра пришлось отступить, идти назад, на Нукухиву. Так сплошь и рядом бывает, несколько заходов делают. Ведь судно-то какое — катер, да к тому же мотор отказал. Вот и ходят под парусами, на которые катер не рассчитан. Так что приготовься ждать.
Печальные новости. Однако я слишком устал, чтобы принимать что-либо близко к сердцу. Мы еще потолковали о том, о сем, чокнулись раз-другой, и я Даже не заметил, как заснул на своем стуле. Художник — добрая душа — потащил меня под душ. Ледяная вода привел меня в чувство настолько, что я сумел сам раздеться я лечь. Хозяин предоставил мне самую лучшую кровать для гостей. Всю ночь мне снилось, что я, сидя верхом на коне, с дирижерского пульта управляю огромным оркестром, который играет «Верхом в голубые дали»…
На следующее утро вместе с художником и нашим новым другом, жандармом, я осмотрел «столицу». И убедился, что для Маркизских островов Атуана и впрямь большое селение, да к тому же довольно живописное. Жилые строения такие же, как в других полинезийских деревнях, разве что веселее и аккуратнее на вид. Над поселком возвышается каменная церковь, настоящий собор; рядом с ней разместилось несколько построек миссии. На площадке за церковью стоит огромное распятие, причем Иисус и разбойники вылеплены из гипса шоколадного цвета, — видимо, для того, чтобы христиане чувствовала вселенский характер церкви.
