Газда - Александр Евгениевич Владыкин
– А теперь не для записи. Я расскажу вам о ходе следствия и прилагаемых усилиях в поисках вашей жены, чтобы вернуть вам спокойствие, потом я буду вынужден стереть всю информацию из вашего мозга. Для вашего же блага. Мне не нравилось, не нравилось, что вокруг моего дома постоянно шастают посторонние, не нравился этот Петрович, ведущий себя в моём банкетном зале, как хозяин, не нравились его идиотские вопросы, но я молчал, я ждал.
В истории тонких миров остались воспоминания о планетах сааль. Этот мир был родственен нашему, потом он пошёл совсем по другому пути, выбрав приоритетом не разум, а само совершенство. Появился извращённый хитрый и коварный мир, каких-то люмпенов, больных нарциссизмом. Да, это были планеты действительно красивых существ, но в земном крокодиле и змее больше благородства, чем в саалях. Хотя, и крокодил, и змея, по – своему, очень красивы. В нашем мире воровали символы богатства, власти, воровали транспорт, воровали все что плохо лежит. Саалям это ничего не было нужно: они воровали красоту. Будь красив, будь идеален, а остальное будет твоё. Тебе всё отдадут, тебе подарят, тебя наградят. Особо неприятно, что они воровали друг у друга тела. Ваша дочь могла пойти на танцы в одном теле, а вернуться в чужом, потому, что собственное украли, а она – в чьём досталось. На этих планетах не было уверенности никогда, что ты посмотрел в зеркало и лёг постель спать, только проснёшься не в своем теле, а с рожей соседа олигофрена. Я потянулся к холодильнику. Я понимаю, когда лампочки воруют туристы, эти, блин, саали киевские, но какое дело им до моего боржоми?
– Не я! Честное слово не я!
– ОК, как не стыдно! Взрослый человек. А, в зоне врать не хорошо! – А, в Чернобыле давно, и зоны никакой нет!
Петр Петрович выключил настольную лампу, всем своим видом показывая:
– Ну какая здесь секретность, вы же сами видите.
Из-под дивана, вылез Ванька, не довольный, что ему тоже не дали дослушать, Его сегодня в партизаны записали, должны же партизаны когда-нибудь побеждать.
Глава 12
Продолжение истории я услышал через две недели. Эти, из тонких миров, спрятали пострадавшую от нападения, и взяли злодейку на живца. В качестве наживки использовали меня с сыном. Я ничего не знал о этом. «Оно» долго искало, но нашло нас. «Оно» не нашло жертву, но радо было, что земляне здесь. Эта Халия впилась в нас всеми когтями разума. Мы забыли, кто мы есть, боль толкала нас туда, где предположительно была Роз. Халия заполнила мой мозг, моё тело и мы вместе провалились в, меж мировое пространство, где его и поймали привидения. Они разделили наши сущности. Потом предлагали мне посмотреть на нашего мучителя. Красивая старая женщина, такая, как я видел во снах, но дрянь, и большая дрянь. Приведения нашли мою жену на планетах сааль и поменяли её на инопланетянку, по дипломатическим каналам. Наша семья наконец восстановилась; Жена не могла понять, почему сын так отчуждено к ней относится. Ванька взрослел, его больше привлекала улица, чем ласка матери. Он больше тянулся к отцу. Роза так и не поняла, как мы из Польши очутились в зоне, про нашу жизнь в Тель-Авиве она совершенно ничего не помнила. Я стоял на крыльце здания, в закате осеннего солнца, лучи которого расползались по соседним зданиям. Картина, неожиданно получилась, как на холсте Левитана. Жена, оценивающе взглянула на натюрморт, подаренный самой природой:
– Да, хорош, красив. Прелестно! Прелестно! Но совсем не сааль!
– А что случилось с Халией?
ОК прищурился:
– А ты думаешь в тонком мире один такой Чернобыль?
– Блин! Как мне надоела эта заграница! Только выедешь за пределы зоны, вечно в какое-нибудь дерьмо вляпаешься!
У меня создалось впечатление, что зона нас защищает, кто-то говорил, что зона будет помогать, она и помогает, как может, в пределах своего влияния. Мне нравилось, что зона стала местом сообщения двух миров: тонкого и нашего. Правда, как использовать этот факт, известно только приведениям, но оно, может и лучше. Хватит одной аварии. Жена долго привыкала к новому имени сына, но иногда забывалась, называла, по привычке – Друз двадцать девять, вспоминая своего деда, находя знакомые черты на лице сына. Ванька стал абсолютно взрослым, он не реагировал на ошибки матери, отзывался только на своё новое имя, у него стал ломаться голос, переходный возраст. И как я не стараюсь уберечь семью, любыми способами, удержать её в зоне, я знаю, что у сына свой путь и его ещё ждёт своя Хайфа!
Друзья собираются редко, в основном, в нашей квартире (бывшем банкетном зале). Он оказался наиболее приспособленным для нашей небольшой кампании. Преображённые привидения, всё равно, внутри себя остаются привидениями: чересчур стеснительны, малоразговорчивы и помешаны на этике. Как только они появляются в нашем доме, я моментом, загоняю Ваньку в его комнату, и только тогда можно сказать, что гости готовы расслабиться и поддержать светский разговор за чашечкой кофе. Мы не придерживаемся какого-либо строгого этикета: у каждого своё любимое место в этих чайно-кофейных застольях. ОК не признаёт блюдечки, любит пить чай, без сахара из стакана, с обязательным подстаканником, он не сидит, ОК ходит по комнате, любит подойти к окну, подразнить голубей, оккупировавших подоконник с улицы. Его жена «Стиралка», составляет мне и «секунданту» кампанию за столом, при этом, я сижу напротив двери, и на правах хозяина семьи, перед лицами всех собравшихся гостей. Роз любит забраться с ногами на софу, и проводит ритуал чаепития, в соответствии этикета друзов. На софе у неё всё: ложечки, блюдечки, сахар, щипчики, сладости. Я по началу бурчал, а потом, привык. Жена была аккуратна и на мои замечания отшучивалась – хорошо, хоть американка тебе не досталась. Ванька недовольно фыркал, услышав эти слова, он уже пять лет переписывается по компьютеру, с девочкой из Сиэтла. Ванька убегал в комнату, надевал наушники с лопухами, и слушал музыку, через комп. Звукоизоляция в квартире не плохая, так что мы друг другу не мешали. В этом году зима пришла рано, настоящая, с метелями и морозом, с завыванием пурги. Гости, согревшись от чая и разомлевши от уюта, нервно реагировали на любой звук с улицы. Зима создавала именно тот контраст, располагающий к
