Жюль Верн - Южная звезда
— Но для чего это ты вырядился страусом? — спросил своего друга Сиприен Мере.
— Я тебе уже говорил, что кафры употребляют эту хитрость, чтобы подойти к страусам, не возбудив в них подозрений; птицы эти очень осторожны и чутки, и охотнику приблизиться к ним очень трудно…
Сиприен в то время уже лежал под большими баобабами на мягкой подстилке из сухих листьев. Но друг Сиприена и этим не удовольствовался: он отправился в соседнюю долину за палаткой, оставленной им там на всякий случай, и не более как через четверть часа палатка была раскинута над больным Сиприеном.
— Ну а теперь, если тебя это не утомит, расскажи мне о своих приключениях, — сказал Фарамон Берте молодому инженеру.
Сиприен чувствовал себя настолько хорошо, что очень охотно принялся рассказывать другу, — довольно, впрочем, кратко — все то, что случилось в Грикаланде, а также и о том, что заставило его отправиться на поиски сбежавшего Матакита и похищенного им бриллианта. Он не забыл рассказать и о смерти своих соперников, об исчезновении Бардика и о том, что ждет возвращения китайца Ли, отправившегося на поиски съестных припасов.
Фарамон Берте выслушал своего друга с большим вниманием и на вопрос его, не встретил ли он где-нибудь молодого кафра, похожего по приметам на Бардика, ответил отрицательно.
— Но мне встретилась дорогой покинутая кем-то лошадь, — сказал он. — Может быть, это твоя и есть.
И Берте рассказал Сиприену, что два дня тому назад он увидел в одной ложбине очень хорошую серую лошадь без седла, но с недоуздком и с поводом, который тащился за ней. Лошадь та, по-видимому, не знала, что ей делать, и стоило только Фарамону Берте показать ей горсть сахара, как она тотчас же подошла к нему.
— Это моя лошадь! Это Тамплиер! — воскликнул Сиприен.
— Отлично. Она будет тебе возвращена, — сказал Берте. — А теперь спи. Завтра на рассвете мы покинем это очаровательное местечко.
Оба друга завернулись в одеяло и вскоре заснули крепким сном.
На другой день возвратился Ли с запасом разной провизии. Но так как Сиприен не просыпался, то Фарамон поручил Ли стеречь своего хозяина, а сам пошел привести лошадь, потеря которой так огорчала молодого инженера.
Глава пятнадцатая
ВОЛШЕБНАЯ ПЕЩЕРА
Когда Сиприен проснулся, он действительно увидел перед собой Тамплиера. Встреча их была самой дружеской. По-видимому, лошадь была рада свиданию со своим прежним хозяином не меньше, чем тот встрече со своим верным дорожным товарищем. Сиприен настолько поправился за ночь, что мог сесть верхом и тронуться в путь немедленно; поэтому Фарамон Берте взвалил на круп Тамплиера весь имевшийся налицо багаж и, взяв лошадь под уздцы, направился в столицу Тонаи в сопровождении Сиприена и Ли.
К вечеру они дошли до столицы великого Тонаи. Это был настоящий городок, расположенный амфитеатром на северной окраине горизонта. В нем было до пятнадцати тысяч жителей. Улицы городка отличались правильностью, а просторные и красивые хижины говорили о том, что обитатели их живут в достатке. Часть территории занимал королевский дворец, охраняемый черными воинами, вооруженными копьями; он был окружен высокой изгородью. Достаточно было Фарамону Берте показаться, чтобы все преграды рушились перед ними, чтобы и его, и Сиприена немедленно повели через множество широких дворов в церемониальный зал, где восседал «непобедимый завоеватель», окруженный почетной стражей и свитой.
Королю Тонаи было на вид лет сорок. Он был высокого роста и сильного телосложения. Костюм его состоял из головного украшения в виде диадемы, сделанного из кабаньих клыков, красной туники без рукавов и такого же цвета передника, вся одежда была вышита стеклянными бусами. На руках и на ногах у него было множество медных браслетов. Лицо Тонаи выражало ум, но в соединении с хитростью и жестокостью. Он приветливо поздоровался с Фарамоном Берте, с которым не виделся три дня, и радушно приветствовал и его друга, Сиприена Мере.
— Друзья моих друзей — мои друзья, — сказал он так же точно, как сказал бы простой парижский буржуа.
Услыхав, что его новый гость болен, Тонаи приказал отвести ему одну из лучших комнат своего дворца и подать превосходный ужин.
По совету Фарамона Берте, было решено не говорить с королем о Матаките до завтрашнего дня.
На следующий день Сиприен, уже совершенно выздоровевший, предстал снова перед королем. Весь двор собрался в тронном зале его дворца. Тонаи и его два гостя сидели, окруженные со всех сторон дворцовой стражей и придворными. Фарамон Берте начал говорить с королем на его родном языке: во время своей охоты по всей Кафрарии Берте научился довольно бегло изъясняться на языке этой страны.
— Мои бассуты привели тебе пленного молодого кафра, — сказал он королю. — Этот кафр — слуга моего друга, большого ученого Сиприена Мере, и он пришел просить тебя великодушно освободить слугу. Я, твой друг, осмеливаюсь присоединиться к его справедливой просьбе.
С первых слов этой речи Тонаи счел необходимым принять дипломатический вид.
— Великий белый ученый будет нашим желанным гостем, — сказал он. — Но какой выкуп даст он за моего пленного?
— Прекрасное ружье, сто патронов и мешок со стеклянными бусами, — ответил Фарамон Берте.
По залу пронесся одобрительный ропот: собрание, по-видимому, осталось очень довольно таким блестящим предложением. Один Тонаи, разыгрывая из себя тонкого дипломата, не подал виду, что он ослеплен им.
— Тонаи — великий вождь, — сказал он, выпрямившись на своем троне, — и Бог покровительствует ему. Месяц тому назад он послал ему Фарамона Берте и его храбрых воинов с их прекрасными ружьями, чтобы с их помощью он мог победить своих врагов. А потому, если Фарамон Берте этого желает, слуга будет возвращен здравым и невредимым своему господину.
— А где он в настоящую минуту? — спросил охотник.
— Он в священной пещере, где его стерегут день и ночь, — ответил Тонаи величаво, как это и подобало одному из самых могущественных королей Кафрарии.
Фарамон Берте поспешил перевести своему другу слова короля и попросил у Тонаи позволения пойти вместе с Сиприеном за пленным в священную пещеру.
Толпа придворных и воинов при этих словах Берте выразила явное неудовольствие: притязание пришельцев-европейцев показалось им чересчур уж дерзким; ни одного чужестранца ни под каким предлогом не допускали в таинственную пещеру. Существовало предание, что как скоро белые узнают тайну этой пещеры, владеня Тонаи распадутся в прах.
Но король не любил, по-видимому, чтобы двор вмешивался в какое бы то ни было его намерение, и недружелюбные восклицания придворных и их ропот по этому поводу вызвали в нем каприз тирана. Он захотел настоять на своем и исполнить просьбу, которую бы при других обстоятельствах вряд ли исполнил.
