Антони Смит - Мату-Гросу
К вечеру они стали уже не столь непоколебимы. Мы прибыли в разгар игры, называемой по какой-то особой причине «арабы и индейцы». Игра состояла в том, что все ее участники почти непрерывно бегали, причем каждая сторона старалась, чтобы один из ее игроков добежал до голевой линии так, чтобы его не коснулся никто из противников. Затрачиваемая энергия была невероятной, но все же не больше, чем во время футбольного матча, который затем последовал. Когда шаванте бежали, их длинные волосы развевались. Все они были в отличном физическом состоянии.
Позднее в честь гостей они устроили Corsa del Buriti[1].
Две соревнующиеся команды должны были пронести по круговому маршруту два бревна из пальмы Бурити длиной сантиметров по шестьдесят и весом примерно по девяносто килограммов. В определенном смысле это бревно представляло не что иное, как эстафетную палочку в самой тяжелой из эстафет. Тем не менее первая пара индейцев пустилась в путь со своей ношей так, как будто бы она не составляла никакой помехи. Их широкие ступни топали по земле, и, когда метров через двести один из мужчин уставал, он быстро перекатывал бревно на плечи другого. Вместо того чтобы ожидать передачи в установленных местах, как это обычно с удовольствием делают участники обычных эстафет, каждая команда бежала рысцой по кругу вместе со своим нагруженным бегуном. Бросив «бурити» к нашим ногам, они с возгласами умчались в душевую комнату. Мы были поражены. Мы тоже попытались поднять это бревно…
Вечером того же дня все индейцы направились к центру круга хижин на вечернюю службу. Сан-Маркос представлял собой не только итальянизированное скопление основных зданий, иногда восьмиугольных и всегда живописных, — в нем была также традиционная круговая алдейа из индейских хижин. Вокруг открытой площадки располагались пятьдесят три хижины, похожие на улья, покрытые пальмовыми ветвями, с маленькими дверьми. У хижин стояли женщины и дети, а в центре площадки, куда подходили мужчины, был воздвигнут крест, освещенный электрическими лампочками. Это непонятное сборище стало более понятным, когда раздалось согласованное пение на языке шаванте молитвы «Верую».
Затем к собравшимся с проповедью на португальском языке обратился падре Николау, уроженец Италии, лет тридцати пяти. Проповедь в основном состояла из замечаний в адрес трех групп детей, которые доигрались с огнем в своих хижинах до того, что те быстренько сгорели дотла. Детей надо держать в подчинении, говорил падре. Родители должны лучше следить за ними. Когда он закончил, все запели что-то вроде «Аве, Мария!», которую можно было узнать, несмотря на перевод и на крайне гортанный и отрывистый язык шаванте. Когда и с этим было покончено, группа индейцев исполнила один из своих традиционных танцев, в котором мужчины, встав в тесный, но правильный круг, выставили локти наружу, наклонили плечи и начали притоптывать по земле, напевая чрезвычайно низкими голосами устрашающую песню.
Утром, после мессы, индейцы приступили к работе. Они сваривали металл, ремонтировали тракторы, делали кирпичи, собирали урожай, варили сахарный тростник и вообще могли бы выполнять сто одну работу. Пожалуй, еще интереснее было наблюдать, какое впечатление все это произвело на водителя нашей машины бразильца Жонаса. У него было прочно укоренившееся мнение об индейцах, об их неспособности работать без надсмотра, их непонимании механического оборудования, их нежелании вырваться из деревенской рутины прежней жизни.
Ему самому лишь недавно удалось выбиться в водители, и вот здесь он видит индейцев, которые не только сами водят автомобиль, но и снимают головку цилиндра, сваривают шатун и выполняют другие операции, которые находились намного выше того уровня мастерства, которого лишь недавно достиг Жонас. Это не означало, что Жонас не сделал бы всего этого так же хорошо, если бы его этому научили. Этим хотелось только подчеркнуть, что во время нашего осмотра с экскурсоводом на лице Жонаса было написано полнейшее замешательство. Роль экскурсовода выполнял индеец шаванте, выделенный для показа нам всего, что мы пожелали бы увидеть. Он вел себя с достоинством, во многом напоминая, как мне показалось, старосту класса, который водит посетителей по школе. Он изъяснялся на изящном португальском языке и спокойно отвечал на все наши вопросы или уклонялся от ответа. «Верите ли вы в Христа?» — «Да». — «Хочется ли вам пойти на охоту?» — «Мы заняты здесь». — «Хотите ли вы посетить большие города Бразилии?» — «Мы сможем это сделать, если захотим». — «Хотите ли вы быть свободными?» — «У нас здесь нет ворот».
Мы наблюдали за работой индейцев шаванте, которые были в одинаковых ярко-красных шортах, со светло-коричневыми телами и длинными гладкими волосами. Они, казалось, походили на назареян или даже древнеегипетских тружеников, когда мяли глину или ритмично копали землю лопатами с длинными ручками. Аппетит, с которым они ели, свидетельствовал об израсходованной энергии и о необходимости ее пополнения. Рис с соусом, наложенный горой на большие тарелки, поглощался без всякого труда, и среди них не было располневших. Мужчины ели отдельно от женщин и детей.
Здесь было полно детей — еще одно из редких зрелищ в индейских общинах. В Сан-Маркосе на восемьсот индейцев шаванте приходилось пятьдесят младенцев. Каждый год детей рождается все больше, и прирост населения пропорционально велик. Данная миссия планировалась на две тысячи человек, но для достижения этой цифры много времени не потребуется. Короче говоря, ситуация здесь представляет собой резкий контраст со всеми остальными индейцами повсеместно, где их выживание представляется сомнительным и где прирост населения или отсутствует, или же почти полностью перекрывается детской смертностью. В Диауаруне индейцы страдали от гриппа. На Ареойеш они пухли от малярии. В Сан-Маркосе они были полны жизни.
Во главе общины стояли два падре, пять братьев, две сестры и четыре бразильца, специалисты с несколькими профессиями. Каждый старательно изучал другой язык. Падре Николау, даже если к нему обращались по-итальянски, всегда отвечал на португальском языке. Один индеец спрашивал у другого по-португальски о времени, и проходивший мимо брат-немец, взглянув на свои часы, отвечал на языке шаванте. Большинство индейцев могло читать и писать как на шаванте, так и на португальском языке — еще одно обстоятельство, крайне изумившее Жонаса, которому требовалось много времени даже для того, чтобы написать свое имя на своем языке. Они обслуживали эффективную систему электроснабжения, энергию для которой давала плотина, выстроенная на ручье в восемнадцати километрах. Подача электроэнергии была значительно устойчивее, чем, скажем, в Барра-ду-Гарсас или в Шавантине. В миссии не было постоянного терапевта или стоматолога, но они приезжали сюда время от времени для досмотра. В отличие от всей другой обработанной земли в штате Мату-Гросу здесь предпринимались большие усилия для предотвращения эрозии. Все старые стебли сахарного тростника укладывали на любой кусок голой земли (работа для ребятишек) перед сезоном дождей, чтобы связать почву. И опять Жонас выразил соответствующее изумление.
