Жюль Верн - Дунайский лоцман
Под именем Илиа Бруша, какое он носил в Сальке, Ладко вступит в «Дунайскую лигу», явится на конкурс в Зигмарингене и, благодаря своему виртуозному искусству рыболова, завоюет первый приз. Придав, таким образом, вымышленному имени известность, он с большим шумом и даже с возможным заключением пари объявит о намерении спуститься по Дунаю с удочкой от истоков до устья. Не возникало сомнений, что этот замысел взволнует любителей-рыболовов и создаст его автору репутацию среди остальной публики.
Обеспечив себе бесспорное гражданское положение, ибо к «звездам» обычно питают слепое доверие, Сергей Ладко в самом деле начнет спускаться по Дунаю. Разумеется, он будет, насколько возможно, ускорять ход своей лодки и станет тратить на рыбную ловлю минимум времени. И все же он заставит говорить о себе во время плавания, напоминая о себе и завоевывая право открыто высадиться в Рутцуке под защитой приобретенной известности.
Чтобы благополучно достигнуть этой единственной цели, никто не должен будет разгадать его настоящее имя или в наружности рыболова Илиа Бруша угадать черты лоцмана Сергея Ладко.
Первое условие легко осуществимо. Достаточно, преобразовавшись в лауреата «Дунайской лиги», в дальнейшем безошибочно играть эту роль. Сергей Ладко поклялся себе оставаться Илиа Брушем наперекор всему, что бы ни случилось во время путешествия. Удовлетворить второму условию оказалось еще проще. Бритва снесла его бороду, краска изменила цвет волос, большие темные очки скрыли глаза, и этого оказалось вполне достаточно. Сергей Ладко совершенно переменил наружность в ночь перед отъездом из Сальки и пустился в путь до рассвета, уверенный, что его никто не узнает.
В Зигмарингене события развернулись по его замыслу. Когда он стал бесспорным лауреатом конкурса, его проект благосклонно восприняла печать прибрежных стран. Став достаточно известной личностью для того, чтобы никто не мог заподозрить его подлинное имя, и уверенный, с другой стороны, что рассеянные по реке члены «Дунайской лиги» в случае надобности помогут ему, Сергей Ладко пустился по течению.
В Ульме его постигло первое разочарование: он убедился, что относительная известность не спасает его от зорких глаз администрации. И Сергей был совершенно счастлив, приняв на борт пассажира с бумагами в полном порядке и, по-видимому, пользующегося уважением полиции. Конечно, когда он прибудет в Рущук и спуск по Дунаю придется прекратить, наличие постороннего представит известные трудности. Но тогда он объяснится, а до того присутствие пассажира увеличит шансы на успех путешествия, его Сергей Ладко страстно желал привести к счастливому концу.
Известие, о том, что его имя носит ужасный бандит и что этот разбойник тоже болгарин, заставило Сергея Ладко снова испытать тягостное волнение. Какова бы ни была его полная невиновность, а следовательно, и безопасность, он понимал, что абсолютное тождество имен и национальности могло вызвать самые прискорбные для него ошибки и важные осложнения.
Если имя, которое он скрывает под псевдонимом Илиа Бруша, обнаружится, это помешает высадке в Рущуке; в лучшем случае приведет к долгой отсрочке.
Против этой опасности Сергей Ладко ничего не мог сделать. Впрочем, если она и была серьезной, не следовало ее преувеличивать. В действительности казалось маловероятным, чтобы полиция без особых причин обратила внимание на безобидного рыболова-удильщика, а если и обратит, то внимание благосклонное, как на увенчанного лаврами зигмарингенского конкурса.
Прибыв в Сальку после захода солнца и покинув ее до рассвета, так что никто его не видел, Сергей Ладко только заглянул в дом, чтобы удостовериться в отсутствии известий от Натчи. В продолжительности молчания было что-то очень тревожное. Почему жена не писала уже два месяца? Что с ней случилось? Времена общественных потрясений влекут за собой бедствия отдельных людей, и лоцман с тоской говорил себе, что если сумеет благополучно высадиться в Рущуке, то, быть может, появится там слишком поздно.
Эта мысль, разбивая ему сердце, в то же время удесятеряла мощь его мускулов. Это она дала ему после отправления из Грона силу бороться с грозой и остервенелым ветром. И это она заставляла его ускорять шаги, когда возвращался к барже, неся подкрепительное для господина Иегера.
Велико было удивление Ладко, когда он не нашел пассажира, оставленного в тяжелом состоянии, и обнаруженная записка это удивление не уменьшила. Какая важная причина заставила господина Иегера уйти при такой слабости? Какие могли быть у обитателя Вены настоятельные дела в чистом поле, далеко от населенных пунктов? Здесь заключалась загадка, которую лоцман вряд ли мог разрешить.
Но какова бы ни была причина отсутствия господина Иегера, она в любом случае создавала неудобство и удлиняла путешествие, и без того долгое. Без такого непредвиденного происшествия баржа уже шла бы посредине реки, и к вечеру много километров прибавилось бы к тем, которые остались за кормой.
Очень сильно было искушение, не считаясь с просьбой господина Иегера, отчалить и без потери времени продолжать плавание, цель которого неудержимо притягивала Сергея Ладко.
Лоцман, однако, решился ждать. Он обязался перед своим пассажиром, и со всех точек зрения лучше было потерять день, чтобы не доставлять предлогов к позднейшим упрекам и обвинениям.
Чтобы с пользой употребить остаток дня, ему, к счастью, хватило работы. Следовало привести в порядок баржу и исправить повреждения, причиненные бурей.
Сергей Ладко сначала принялся укладывать содержимое сундуков, которые перерыл во время утренних бесполезных поисков. Это не потребовало много времени. Когда он привел в порядок второй сундук, взгляд упал на портфель, который незадолго перед этим привлек внимание Карла Драгоша. Лоцман открыл портфель, как и полицейский, и, как он же, но с совершенно другими чувствами, вытащил портрет с трогательной надписью, портрет, подаренный Натчей в момент расставания. Сергей Ладко долго созерцал прекрасное лицо. Натча!… Это ее дорогие черты, ее чистые глаза, ее губы, полуоткрытые, словно вот-вот заговорит…
Со вздохом он положил фотографию в портфель, а его — в сундук, он спрятал ключ в тайничок и вышел, чтобы заняться другой работой.
Но дело не ладилось, руки опускались, и, сев спиной к берегу, он стал смотреть на реку. Он вспоминал Рущук. Он видел свою жену, свой дом, веселый, полный песен… Нет, он не жалел ни о чем. Он снова пожертвует своим счастьем для блага родины, если это понадобится… И, однако, как он страдал, что такая горестная жертва принесена бесполезно! Революция вспыхнула преждевременно и безжалостно раздавлена. Сколько лет суждено еще Болгарии изнывать под игом угнетателей? И, если он сможет пересечь границу, найдет ли ту, которую любит? Не захватили ли ее турки как заложницу, как жену одного из своих непримиримых противников? Если это так, что они сделали с Натчей?
