Виктор Георги - Путь на Грумант
Нет, не смогли мы зайти — посмотреть каменную летопись Аникиева острова — попутный ветер торопил вперед, к новым и, казалось, более заманчивым открытиям. Однако позволю себе еще раз пересказать именитых предшественников и процитировать замечательного русского писателя-этнографа С. В. Максимова, который в книге «Год на Севере» записал столетие назад поморскую легенду о морском разбойнике Аникиеве, чьим именем назван этот остров.
«— А слыхал ли, твоя милость, про Анику? — завершил свой рассказ хозяин.
— Нет, не слыхал.
10 Участник экспедиции Виктор Георги— Разбойник, вишь, был… Жил он около промыслов на Мурмане и позорил всякого, так что кто что выловил — и неси к нему его часть, без того проходу не даст: либо все отнимет, а не то и шею накостыляет, пожалуй, и на тот свет отправит. Не было тому Анике ни суда, ни расправы. И позорил он этак-то православный люд, почитай, что лет много. Да стрясся же над ним такой грех, что увязался с народом на промысел паренек молодой: из Корелы пришел и никто его до той поры не знавал… А тут и Аника пришел свое дело править: проголодался, знать, по зиме-то. „Давайте, — говорит, — братцы, мое; за тем-де пришел и давно-де я вас поджидаю.“ А парень-то, что приехал впервые, и идет к нему на устречу: „Ну уж это, — говорит, — нонеча оставь ты думать: не видать-де тебе промыслов наших как ушей; не бывать плешивому кудрявым, курице петухом, а бабе мужиком“. Да как свистнет, сказывают, он его, Анику-то, в ухо: у народа и дух захватило! Смотрят, как опомнившись: богатыри-то бороться снялись и пошли козырять по берегу. То на головы станут, то опять угодят на ноги, и все колесом, и все колесом… Кувыркаются они этак-то, все дальше и дальше, и из глаз пропали, словно бы-де в океан ушли. Стоит это народ-от, да Богу молится, а паренек как тут и был: пришел словно ни в чем не бывало, да и вымолвил: „Молись-де, мол, братцы, крепче ворога-то вашего совсем не стало: убил“, — говорит. Да и пропал паренек-то. С тем только его и видели. Аника-то тоже пропал…
— Ты этому веришь, Егор?
— В становище Корабельная Губа, подле Колы, островок экой махонький есть: зовут его Аникиным и кучу камней на нем показывают…
— Что же это такое?
— А, стало быть, Аники-то, мол, этого могила. Так и в народе слывет.»
Что любопытно: по свидетельству смотрителя Цыпнаволокского маяка еще в конце прошлого века действительно на горном кряже в обложенной по кругу камнями могиле были обнаружены останки мужчины огромного роста. Эту же легенду пересказывают датские хроники, подсказывая даже время единоборства — начало XVII столетия. И был разбойник не русским человеком, а иноземцем. Бились они по старонорвежскому обычаю, встав в выложенный из камней круг: поочередно ударяли друг друга в грудь, пока один не оказался за пределами круга. И Аникиев третьим ударом соперника был выброшен за каменную черту и повержен на землю, с которой ему уже не суждено было подняться. Победитель скрылся, но полагают, что это был сосланный на Мурман за какие-то проказы боярский сын. А Аникиев мог быть выходцем из Шотландии, и прозвище, его образовано от имени Аннекин…
5. Норвежское море
Однако врут авторы многочисленных книжиц, популярно расписывая древних поморов, определяющих местоположение судна по звездам. Да, есть Большая Медведица, которая по-гречески зовется «Арктос», есть и Полярная звезда. Но не она служит путеводителем: за всю экспедицию мы ни разу не видели ни одной звезды. Ночи-то белые, ночи-то светлые, а зимой в плавание по арктическим морям не выходили. Значит, шли на солнце — вот он, единственный и верный ориентир в безбрежном просторе. Вслед за незаходящим солнцем, которое всегда там, впереди, где встречал мореходов желанный батюшка Грумант с его богатыми зверобойными промыслами и нехитрым мужским житьем-бытьем после длинных и трудных недель перехода. И, наверное, судовой быт средневековых поморов мало отличался от нашего.
Перелистну несколько страниц своего путевого блокнота. Хотя бы эти, от десятого июля.
«Днем была отличная погода: ветер несильный, попутный юго-восток. Поставили грот — скорость узла три. Небо безоблачное, лишь вдали над берегом небольшая „срока“ (можно сказать „хмарь“, „пасмурность“, но сам встречал в каком-то дореволюционном издании это слово, очень точно передающее не только погодное явление, но и отношение к нему таких, как мы, мореходов).
У входа в фьорды крутоносые норвежские сейнеры ловят „кошельками“ селедку. Иногда подплывают к нам, и рыбаки приветливо-сдержанно машут руками. На гроте у коча развевается красный флаг с синим крестом в белой окантовке — как-никак идем норвежскими водами.
Палубу „Помора“ можно сравнить с небольшим деревенским двором: закипает самовар, на вантах подвяливаются крупные трещины — доппаек от териберских колхозников, разбросаны только что наколотые дрова для ночной протопки печки в общем кубрике, аккуратно собраны, в бухты концы рабочего такелажа. На люке трюма расставлены миски, кружки. Вечер, смена вахт, готовимся обедать.
На первое — уха (надоел суп с тушенкой). На второе — рыба жареная. И традиционный чай с сухарями.
Ребята расположились под парусом, в безветрии. Травят байки. Я прилег на корме, любуясь светлым небом с длинными белыми облаками. Должно быть, к ветру. Одну руку свесил за борт — и вдруг кто-то довольно-таки ощутимо щиплет за палец. Послеобеденной дремы как не бывало — оказывается, это балуют летящие за кочем чайки. Отрезаю куски от развешенной на вантах рыбы и кормлю с руки попрошаек. Чайки легонько и резко посвистывают, а схватив и проглотив очередной кусок, благодарят — „дай-дай-дай“. Их несколько десятков — сероватых светло-стальных летучих торпедок с белым брюшком и тремя черными полосками-окантовками на концах крыльев и на хвосте.
К, ночи ветер зашел с норда, а „срока“ растянулась от берега до горизонта. На нашей вахте, с полуночи, припустил крупный дождь. Срубили s парус, встали на буксир к „Груманту“. Все бы хорошо, но уж слишком болтает. Даже после ночной вахты трудно уснуть: тело бросает из стороны в сторону и бьет о переборки. Лучинная „птица счастья“ беснуется над головой, выписывая уму непостижимые пируэты…»
Историки утверждают, что морской путь вдоль берегов Скандинавии был известен русским людям издавна. Вспоминают плавание из устья Северной Двины до норвежского города Тронхейма русского посольства во главе с дьяком Григорием Истомой, а также переход из Дании в Русь дипломатов Юрия Тарханиста и Василия Далматова в 1501 году. Красноречиво свидетельствует об этом и топонимика прибрежных мест, хорошо знакомых русским шкиперам. Поморские лоции не знают границ, называя Вардегуз Вагаевой губой, Баде-фьорд — Макорской, Конгс-фьорд — Фониной губой, а «в ней острова, стоят под русской стороной за Малым Кукшином, а не за Высоким, внис идучи; от Малого Кукшина есть остров, от него есть в голомя поливуха…» И для нас, сегодняшних кочманов, пересечение государственной границы, разделившей воды единого моря, было чисто условным, больше — психологическим фактором. Преимущество в одном: выключили за ненадобностью коротковолновую радиостанцию «Причал», так как эфир был пуст. Оно и к лучшему — нечего зазря аккумуляторы сажать. А пока не столь далеко отбежали наши «Помор» и «Грумант» от русской земли, перескажу легенду о «Валитовом городище», закрепившем новгородские владения на Крайнем Севере.
