Жюль Верн - Ченслер
— Ты куда, Оуэн? — спрашивает у него боцман.
— Куда нужно, — нахально отвечает матрос.
Услышав этот грубый ответ, боцман поднимается, но Роберт Кертис, опередив его, уже стоит лицом к лицу с Оуэном.
Матрос, выдержав взгляд капитана, развязно заявляет:
— Капитан, я должен поговорить с вами от имени товарищей.
— Говори, — холодно отвечает Роберт Кертис.
— Это касательно водки, — продолжает Оуэн. — Вы знаете, маленький бочонок… для кого его берегут? Для дельфинов, для офицеров?
— Дальше? — спрашивает Роберт Кертис.
— Мы требуем, чтобы по утрам нам выдавали, как всегда, нашу порцию.
— Нет, — отвечает капитан.
— Что такое?.. — вскрикивает Оуэн.
— Я говорю: нет.
Матрос пристально смотрит на Роберта Кертиса; на его губах змеится недобрая улыбка. Одно мгновение он колеблется, может быть собирается настаивать, но, сдержавшись, молча возвращается к товарищам. И они начинают шушукаться.
Правильно ли поступил Роберт Кертис, так решительно отвергнув просьбу матросов? Это покажет будущее. Когда я заговорил об этом случае с капитаном, он сказал:
— Дать водку этим людям? Уж лучше выбросить бочонок в море.
34. ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ДЕКАБРЯ
Вчерашнее столкновение пока еще не имеет никаких последствий.
Спары опять появились на несколько часов возле нашего плота; улов оказался богатым. Рыбу складывают в пустую бочку; теперь, когда у нас есть лишний запас провизии, мы надеемся, что по крайней мере не будем страдать от голода.
Наступил вечер, но не принес с собой прохлады, обычной для тропических ночей. Сегодня будет, невидимому, очень душно. Над волнами носятся тяжелые испарения. Молодой месяц взойдет лишь в половине второго утра. Ни зги не видно, и вдруг горизонт озаряется ослепительным светом зарниц. Электрические вспышки пожаром охватывают часть неба. Но грома нет и в помине. Тишина кругом стоит такая, что становится жутко.
Мисс Херби, Андре Летурнер и я, дожидаясь мгновения прохлады, целых два часа наблюдаем эти предвестники грозы, эту репетицию, устроенную природой; мы забываем об опасностях, восхищаясь великолепным зрелищем: битвой между заряженными электричеством облаками. Они походят на зубчатые стены крепости, гребни которых поминутно вспыхивают огнем. Души самые ожесточенные чувствительны к таким величественным зрелищам; матросы внимательно наблюдают за этим разгорающимся в облаках пожаром. В то же время все настороженно следят за «всполохами», которые так называют в просторечье, потому что они вспыхивают то тут, то там и сеют тревогу, предвещая близкую битву стихий. В самом деле, что станется с нашим плотом среди бешеного разгула моря и неба?
До полуночи мы все сидим на заднем конце плота. При свете молний, особенно ярких в ночной тьме, лица кажутся мертвенно-бледными; такой призрачный оттенок обычно придает предметам пламя спирта, насыщенного солью.
— Вы не боитесь грозы, мисс Харби? — спрашивает Андре Летурнер у молодой девушки.
— Нет, — отвечает мисс Херби, — я сказала бы, что чувствую не страх, а скорее благоговение. Ведь это одно из самых прекрасных явлений природы, не восхищаться им нельзя.
— Да, это правда, мисс Херби, — отвечает Андре Летурнер, — особенно когда рокочет гром. Нет звуков более величественных… Разве может выдержать с ними сравнение гром артиллерии, этот сухой грохот без раскатов? Гром наполняет душу, это именно звук, а не шум, он то усиливается, то стихает, как голос певца. Правду говоря, мисс Херби, никогда голос артиста не волновал меня так, как этот великий несравненный голос природы.
— Глубокий бас, — сказал я смеясь.
— Да, в самом деле, — ответил Андре, — и хотелось бы, наконец, услышать его… ведь эти молнии без звука так однообразны!
— Да что вы, дорогой Андре, — ответил я. — Будет гроза, ничего не поделаешь, но только не накликайте ее.
— Гроза — это ветер!
— И вода, конечно, — прибавила мисс Херби, — вода, которой нам так не хватает!
Многое можно было бы возразить этим двум молодым людям, но мне не хочется примешивать свою грустную прозу к их поэзии. Они рассматривают грозу с особой точки зрения и вот уже целый час как занимаются тем, что поэтизируют и призывают ее.
Тем временем звездное небо постепенно скрылось за густой пеленой облаков. Звезды гаснут одна за другой в зените после того, как зодиакальные созвездия исчезли в тумане, заволакивающем горизонт. Над нашими головами повисли, закрыв последние звезды, тяжелые черные тучи. Из них поминутно вырываются белые снопы света, озаряя плывущие ниже маленькие сероватые облака.
Все электричество, накопившееся в верхних слоях атмосферы, до сих пор разряжалось бесшумно, но так как воздух очень сух и служит поэтому плохим проводником, электрические флюиды не замедлят проложить себе путь с сокрушительной силой. Ясно, что вскоре разразится страшная гроза.
Роберт Кертис и боцман вполне со мной согласны. Боцман руководствуется только своим чутьем моряка — чутьем непогрешимым; что касается капитана, то, кроме чутья weather wise,[12] он обладает познаниями ученого. Он показывает мне густое облако, которое метеорологи называют «cloud-ring»;[13] такой формы облака образуются только в жарком поясе, насыщенном испарениями, которые пассаты несут с различных точек океана.
— Да, господин Казаллон, — говорит мне Роберт Кертис, — мы находимся в зоне гроз, куда ветер занес наш плот. Наблюдатель, одаренный тонким слухом, постоянно слышит здесь раскаты грома. Это замечание было сделано уже давно, и я думаю, что оно верно.
— Мне кажется, — ответил я, напряженно прислушиваясь, — что различаю раскаты, о которых вы говорите.
— В самом деле, — сказал Роберт Кертис. — Это первые предвестники бури, которая через два часа разгуляется на славу. Ну что ж! Мы готовы ее встретить.
Никто из нас не думает о сне, да и не мог бы спать в этой атмосфере. Молнии сверкают все ярче, они вспыхивают на горизонте, охватывая пространство в 100-150o и постепенно распространяются по всему небосводу, а воздух начинает излучать фосфоресцирующий свет.
Наконец, раскаты грома приближаются, становятся явственнее, но, если можно так выразиться, это пока еще закругленные звуки, без углов, то есть без сильных взрывов, — рокот, не усиливаемый эхом. Небесный свод как бы окутан облаками, заглушающими грохот электрических разрядов.
Море до сих пор оставалось спокойным, тяжелым, почти недвижным, но постепенно на нем начинают вздыматься широкие волны — безошибочная примета для моряков. Они говорят, что море «вот-вот разыграется», что где-то вдалеке прошла буря и оно ее чувствует. Вскоре поднимается страшный ветер. Если бы мы были на «Ченслере», капитан приказал бы «привести судно к ветру», но плот не может маневрировать, и ему придется нестись по воле бури.
