Янн Мартел - Жизнь Пи
– Здравствуй, Пи.
Пекарь, человек скромный, но всегда державшийся с достоинством, кивнул учителю. Тот кивнул в ответ.
Умница-зебра заметила морковку у меня в руке и подошла к заборчику, прядая ушами и негромко притопывая. Я разломил морковку пополам: половину – мистеру Кумару, половину – мистеру Кумару.
– Спасибо, Писин, – сказал один.
– Спасибо, Пи, – сказал другой.
Мистер Кумар первым подошел к заборчику и протянул зебре угощение. Толстые, сильные черные губы сомкнулись на куске моркови. Мистер Кумар не отпускал. Тогда зебра впилась в морковку зубами и перекусила ее. Громко похрустела секунду-другую и потянулась за остатком, обхватив губами пальцы мистера Кумара. Тот наконец отпустил морковь и коснулся мягкого носа зебры.
Настал черед мистера Кумара. Он не стал досаждать зебре лишний раз – отпустил лакомство, как только та ухватила его губами. Половинка моркови тотчас исчезла у зебры во рту.
Мистер Кумар и мистер Кумар были в полном восторге.
– Зебра, говоришь? – переспросил мистер Кумар.
– Ага, – кивнул я. – Принадлежит к тому же роду, что осел и лошадь.
– «Роллс-ройс» в мире лошадиных, – добавил мистер Кумар.
– Какое чудо! – сказал мистер Кумар.
– Зебра Гранта, – уточнил я.
– Equus burchelli boehmi, – сказал мистер Кумар!
– Аллахакбар,– сказал мистер Кумар.
– Очень красивая, – сказал я. И мы еще немного постояли у загона.
Глава 32
Известно множество случаев, когда животные устраиваются в жизни удивительнейшим образом. Звери тоже не чужды антропоморфизму – точнее, зооморфизму: это когда животное принимает человека или другое животное за представителя своего же вида.
Самый известный тому пример, и чаще всего встречающийся, – когда собака включает людей в свой собачий мир до такой степени, что начинает видеть в них подходящих партнеров для случки. Это вам подтвердит любой собачник, которому приходилось оттаскивать своего любвеобильного питомца от ноги оскорбленного гостя.
Наш бразильский агути прекрасно уживался с пятнистой пакой – они даже спали вместе, свернувшись в один клубок, пока агути не украли.
О нашем козо-носорожьем стаде я уже рассказывал, и о цирковых львах тоже.
Подтверждаются истории о том, как дельфины выталкивали на поверхность и поддерживали тонущих моряков – точно так же как эти морские млекопитающие помогают друг другу.
Еще я читал о горностае, который подружился с крысой, – при том, что других крыс по-прежнему пожирал, как это и положено горностаям.
Такой необъяснимый сбой в отношениях между хищником и жертвой мы однажды наблюдали и сами. Один мышонок продержался в террариуме с гадюками несколько недель. Другие мыши и двух дней не могли протянуть, а этот бурый Мафусаильчик успел соорудить себе гнездо и набить несколько кладовок крупой, которую мы ему подсыпали, – и шнырял при этом прямо перед носом у змей. Вот удивительно! Мы даже специальную табличку повесили для посетителей. И кончилась эта история тоже занятно: нашего чудесного мышонка укусила молодая гадюка. Может, она не знала, что он на особом положении? Или не успела к нему привыкнуть, как остальные? Одним словом, УКУСИТЬ-ТО она его укусила, но не сожрала. А слопала его, причем немедленно, одна из гадюк-старожилов. Молодая только разрушила чары. И все вернулось на круги своя: впредь ни одна мышь не задерживалась в террариуме надолго – все должным образом исчезали в глотках гадюк.
Новорожденных львят в зоопарках иногда выкармливают собаки. Со временем львята становятся крупней и куда опасней своей кормилицы, но никогда ее не обижают, а она по-прежнему сохраняет спокойствие и чувство власти над выводком. Опять-таки приходится вывешивать специальные таблички, чтобы посетители не подумали, будто собаку бросили львам как живой корм (точь-в-точь, как мы повесили табличку, где объяснялось, что носороги – животные травоядные и коз не едят).
Чем же можно объяснить явление зооморфизма? Неужто носороги не в состоянии отличить большое от маленького, грубую шкуру – от мягкой шерсти? Или тот же дельфин: он что, не понимает, как на самом деле выглядят дельфины? По-моему, разгадка кроется в том, о чем я уже упомянул, – в той частице безумия, что движет жизнью странным, но порой спасительным образом. Бразильскому агути, как и носорогам, нужна была компания. Цирковым львам наплевать, что их вожак – хлипкий человечишка: главное, что вера в него гарантирует им прочный социальный статус и спасает от опасностей анархии. А львята перепугались бы до полусмерти, узнай они, что их мать – собака: ведь это означало бы, что они сироты, а что может быть ужаснее для любого теплокровного малыша? Я и насчет той старой гадюки, сожравшей мышонка, убежден: где-то в недрах ее недоразвитого умишка шевельнулось сожаление – вот, она проворонила что-то важное, упустила случай вырваться из плена одинокой и грубой реальности пресмыкающегося.
Глава 33
Он показывает мне семейные реликвии. Первым делом – свадебные фотографии. Свадьба индуистская, но Канада так и лезет в кадр. Он сам – только помоложе, и она – помоложе. Медовый месяц они провели у Ниагарского водопада. Чудесное было время. Улыбки – тому доказательство. Движемся дальше в прошлое. Фото студенческих лет в Торонтском университете: с друзьями; на фоне Сент-Майка; в его комнате, на Джеррapд-стрит во время праздника Дивали; в белом облачении за кафедрой церкви Святого Василия; в белом халате в лаборатории зоологического факультета; в выпускной день. На лице – неизменная улыбка, но глаза говорят совсем о другом.
Снимки из Бразилии – трехпалые ленивцы in situ в превеликом множестве.
Мы переворачиваем страницу и переносимся по ту сторону Тихого океана… но там – пустота. Жалкие несколько снимков. Он поясняет, что аппарат исправно щелкал по всем подобающим случаям, но все пропало. То немногое, что сохранилось, собрал – уже после – и переслал ему почтой Мамаджи.
На одной фотографии – зоопарк, запечатленный в день визита какой-то важной персоны. Незнакомый черно-белый мир предстает моим глазам. Целая толпа, а в центре всеобщего внимания – член Совета министров. На заднем плане – жираф. Чуть в стороне от толпы – господин Адирубасами, еще не старый.
– Мамаджи? – спрашиваю я, указывая на знакомое лицо.
– Да, – отвечает он.
Рядом с министром – представительный мужчина: очки в роговой оправе, прическа – волосок к волоску. Очень может быть, что это и есть господин Патель, вот только лицо у него круглей, чем у сына. – Ваш отец? – спрашиваю я.
