Александр Иванченко - Повести студеного юга
В Порт-Стэнли к нему отнеслись с сочувствием, дали работу — должность егеря по охоте на диких быков. Заработок невеликий, но на жизнь хватает. Много ли нужно одинокому человеку?
Грустно только вспоминать прошлое. Думаешь о пережитом и хочется крикнуть на целый свет: «Слушайте, люди! Из века в век всю свою жизнь вы гонитесь за призраком довольства. Он убегает от вас, как мираж, как ваша собственная тень, но вы гонитесь за ним, гонитесь с ненасытной алчностью. Остановитесь, образумьтесь, он мертвит вашу душу, превращает вас в звериную стаю!»
…Мы ехали в обратный путь, к Порт-Стэнли. Лошади шли так же неровно и тряско, утопая копытами в гнилой почве Восточного Фолкленда.
Я смотрел на могучего седого норвежца и мучительно думал, что скажу ему на прощанье.
Расставались мы обычно. Улыбались. Я ничего не придумал.
— Будьте здоровы, Микал!
— Прощевайте, Олександер…
Рыцари Золотого Круга
Студеный, не по-морскому сухой воздух был недвижим и прозрачен. Казалось, я смотрел на остров сквозь застывшую родниковую воду.
Над зеленовато-стальным океаном, за грядой сидевших на мели айсбергов, вздымались горы. Словно гигантские глыбы антрацита, покрытые рваными плешинами снега. Черные хребты окутывали пронизанные холодным солнцем и потому сверкавшие, как снег, облака. В ущельях клубился туман. Сизый от природы, но подрумяненный солнцем, на фоне угольно-темных скал он чудился мне фиолетовым.
Приближался берег, менялись краски. Антрацитовые вершины вдруг стали синими, потом по синеве как будто разлилось серебро. Грани скал залучились, как осколки льда. А склоны то становились коричнево-бурыми, то как бы покрывались розовой вуалью. Не менялась только окраска узкой прибрежной полосы. Между морем и горами змеилась изрезанная глубокими фьордами черная лента, словно разрисованная белыми бумерангами; в бинокль было видно — весь берег усыпан китовыми ребрами.
Южная Георгия… Сто миль в длину, двадцать — в ширину. Вытянутые в два горных хребта бесплодные базальтовые громады, снег и ледники. «…Земли, обреченные природой на вечную стужу, лишенные теплоты солнечных лучей; у меня нет слов для описания их ужасного и дикого вида». Так говорил об этом острове Джемс Кук. Прославленный мореплаватель не предполагал, что когда-нибудь на этой «ужасной земле» его соотечественники построят Грютвикен, самый южный порт мира.
В 1905 году, когда в Антарктике вспыхнула китобойная лихорадка, Англия, поднявшая перед этим на Южной Георгии свой «Юнион Джек», поняла, что, имея здесь порт, она станет хозяйкой всего антарктического сектора Атлантики. На западе у нее были уже относительно обжитые к тому времени Фолкленды, на востоке — Тасмания, а между ними, на 54-й параллели, — Южная Георгия.
Строительство порта, рассчитанного на крупнейшие океанские суда, продолжалось меньше года. За тысячи миль от населенных берегов, среди голого камня и ледовых потоков, сползающих с гор к морю.
На остров были завезены и поставлены готовые сборные дома, сооружены причальные стенки, промысловые пирсы. Одновременно строились судоремонтные мастерские, электростанции, корпуса жиротопного завода, фабрика по обработке котиковых шкур, нефтехранилища. И все это было закончено за каких-нибудь десять — одиннадцать месяцев.
Размах и темпы строительства казались чистым безумием. У Англии не было и не могло быть столько антарктических промысловых судов, чтобы обеспечить работой Порт-Стэнли на Фолклендах, порт Хобарт на Тасмании, английские китобойные базы в Кейптауне и еще порт Грютвикен на Южной Георгии. Но англичан это не смущало. Они знали: Грютвикен себя оправдает.
На соседних островах в то же самое время строили свои базы китопромышленники Норвегии и Аргентины. Англичане стремились во что бы то ни стало обогнать конкурентов. Создав в невиданно короткий срок первоклассный порт в центре богатейшего промыслового района, они объявили, что готовы поделить его на части и отдельными участками сдать в аренду. Причем арендную плату назначили такую, что норвежцам и аргентинцам было выгоднее принять их услуги, чем заканчивать строительство собственных баз.
Англичане этого, собственно, и добивались. Лишив конкурентов самостоятельности, они получили возможность управлять промыслом. Добыча китов и морского зверя в антарктическом секторе Атлантики отныне велась только по английским лицензиям. Сначала они стоили очень дешево, скорее были как бы формальным признанием английского контроля. Но спустя три-четыре года за них приходилось отдавать уже половину добычи. Постепенно росли цены и за аренду порта.
Через десять лет деньги, вложенные в строительство Грютвикена, полностью окупились и стали приносить прибыль, которая исчислялась десятками миллионов.
Арендаторы зарабатывали гораздо меньше, и норвежцы, обиженные явной несправедливостью, пытались уйти с Южной Георгии, но оказалось, что уходить некуда. Почти на всех островах юга Атлантики развевался «Юнион Джек». Теперь и за голые скалы нужно было платить аренду. Норвегии, чья экономика в значительной степени зависела от торговли китовым жиром, не оставалось ничего другого, как, смирившись с создавшимся положением, увеличивать число промысловых судов и вести промысел более активно.
Как-то беречь сук, на котором сидели, никому, видимо, не приходило в голову. Брали все, что могли. Драгоценного антарктического котика только на лежбищах Южной Георгии, по приблизительным подсчетам, было истреблено около полутора миллионов голов. Сотни тысяч шкур привозили для обработки в Грютвикен с других островов. В конце концов южный котик в Антарктике исчез. Пропали самые ценные породы тюленей. Потом резко пошло на убыль и антарктическое стадо китов.
В 1955 году, то есть спустя полвека после своего возникновения, промышленные предприятия Грютвикена впервые принесли убытки. Потом несколько лет работали с переменным успехом, но уже было ясно, что прежние времена не вернутся. Грютвикен медленно умирал.
Еще не мечтая о путешествии на Южную Георгию, я встречался в Лондоне с боссом и фактическим владельцем Грютвикена мистером Салвесеном. Среди известных китопромышленников мира это была, пожалуй, одна из самых колоритных фигур — престарелый миллиардер, о скупости которого ходили легенды. Рассказывали, что, если ему нужны были сигары, он обзванивал все табачные лавки Лондона: выяснял, где можно купить дешевле, и обязательно спрашивал, нет ли скидки для оптового покупателя. Курил он сигары не дороже одного шиллинга за штуку. Однажды хозяин табачной лавки по этой цене прислал ему сигары, стоившие на самом деле полтора фунта стерлингов, любимые сигары Черчилля. Салвесену они понравились, и на второй день он заказал еще целый ящик. Его заказ выполнили немедленно, а счет представили позже. На этот раз за пятьсот сигар нужно было уплатить, как и полагалось, семьсот пятьдесят фунтов стерлингов. Торговец нарочно выждал время, чтобы от полученных сигар Салвесен не мог отказаться. Миллиардер ответил:
