Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц
Итак, мы едем в П-р-нь-з, в те места, которые поставили Албанию на пятое место в мире по добыче хромовой руды! «Газик» карабкается по головокружительным склонам, но вскоре начинается такая круча, что даже машине высокой проходимости, обремененной к тому же кинокамерами и пятью пассажирами, не преодолеть подъема, и мы продолжаем путь пешком. Около буровых вышек сейчас тишина, люди ушли на обеденный перерыв. В деревянном ящике на земле тут лежат извлеченные из скважины керны. Результаты многообещающие, и в скором времени эти места тоже начнут сотрясаться от взрывов и рева грузовиков, как в недалеком Пишкаши.
Гора похожа издали на Столовую гору над Кейптауном, такой ровный у нее гребень. Но снизу она вся изрыта, в ее краснорудном нутре роются экскаваторы, добывая из недр тонны драгоценной руды, содержащей свыше пятидесяти процентов металла. Рудный пласт отходит в долину; на глубине восьмидесяти метров толща залежи составляет уже двадцать метров, а еще ниже, в долине, к сожалению, именно там, куда албанцы сваливают пустую породу, рудные пласты гораздо мощнее. В длинную очередь выстроились тут грузовики с прицепами. Погрузка идет без передышки, ведь руда приносит Албании значительный валютный доход.
Мы торопимся, чтобы успеть закончить съемки до сумерек. Больше двух часов потеряно из-за того, что производились взрывные работы. Сейчас на основную территорию разработок уже надвинулась тень от Столовой горы. Все, конец, отснят последний метр.
Уже в сумерках мы возвращаемся в Поградец вместе с ведущим геологом инженером Папоушеком и буровым мастером Грушкой.
— А знаете что, — говорят они, прощаясь с нами в лагере — приезжайте к нам в воскресенье обедать — за все наши сегодняшние мучения. У нас будет ростбиф с кнедликами.
И вот в воскресенье мы сидим за столом у Папоушеков, пополняем наши знания о добыче руды, расспрашиваем, каким образом возникло карстовое Поградецкое озеро, как из бесчисленного множества микроскопических организмов, в чьих телах содержался кремний, образовались красивые, своеобразной формы камни, на которые мы натолкнулись в долине реки Ксерии, — и наслаждаемся сочным ростбифом с отличными кнедликами.
— А теперь я открою вам секрет: их делала не моя жена, — смеется Папоушек. — Автора я представлю вам после обеда. Он сейчас на кухне и очень вас стесняется…
После обеда мы сами пошли к автору. У плиты стоял высокий молодой человек, настоящий красавец. Он как раз снимал с себя белый халат. Словами искренней похвалы мы привели его в еще большее смущение.
— Вы научились готовить кнедлики в Чехословакии?
— В Чехословакии? — удивленно повторил он. — Что вы! Здесь, у чехов, вот по этой книжке.
И он протянул нам «Поваренную книгу» Сандтнер, прибавив, чтобы мы оставили в ней свои подписи, раз уж нам так понравился обед.
— Меня зовут Хасим.
Следующим утром у нас в лагере остановился инженер Папоушек.
— Вчера я забыл вам сказать, что единственная мечта Хасима — попасть в Пражскую школу кулинарного искусства. Он уже строит планы, как поедет в Чехословакию, причем виза ему не понадобится. Она, как он говорит, у него в «Поваренной книге»…
Мудрое озеро
Озеро — это сама жизнь. Каждый день оно другое.
Просыпается озеро с зарей, до завтрака обычно любезничает с кудрявыми облачками, которые выглядывают из-за противоположного югославского берега, а потом ведет себя в зависимости от настроения. То закутается в туман, то празднично нарядится, открыв свое зеркало папоротнику и ситнику и позволив им любоваться живым волнистым отражением своих стройных тел. Бывает, что озеро упрямо хнычет, словно капризное дитя, сердится на свет белый и грозится, что не перестанет, пока не добьется своего.
Ярослав вовсе не обращает внимания на эти капризы.
Мы уезжаем в Поградец за покупками, а озеро все плачет и плачет. Однако Ярослав, не говоря ни слова, сует за сиденье свою «лейку» — мол, посмотрим! Вечером возвращаемся домой и — вот вам, пожалуйста! Озеро выплакалось и теперь игриво кокетничает с надменными слоистокучевыми облаками, поднявшимися на головокружительную высоту над двухкилометровой горой — великаном за Пештани — и ждет лишь того мгновения, когда солнце спрячется за албанские горы, чтобы можно было полюбезничать с закатом. Ну вот и настал подходящий момент. Сначала взять в кадр общий вид, потом быстро спуститься по скале к самой воде и снять так, чтобы в левый верхний угол попало дерево, которое оттуда, с шоссе, нарушало вид. Затем отбежать метров на двадцать и сделать кадр в высоту, с ситником на переднем плане. И на всякий случай тот же кадр с меньшей и большей диафрагмой. В кинокамере у нас цветная пленка.
Озеро, а не Ярослав — нет, он не сказал ни слова! — озеро учит нас быть всегда в боевой репортерской готовности. Оно заставляет репортера всегда брать с собой не только блокнот и карандаш, но и фотоаппарат. Не стоит обращать внимания на его капризы.
Гости
Подобно озеру, каждый день меняются и наши гости.
Первыми приходят овцы со своими колокольчиками. Этот мелодичный перезвон катится сначала по дороге, потом удаляется, уходя наверх, на склоны, и становится чуть приметным, таким, что можно еще подремать с четверть часа, но знать, что не проспал. Овцы и пастушок, который гонит их каждый день, точны, как часы с боем. Они сверяют время по солнцу.
Иногда приплывают к нам рыбаки, если видят, что мы не лазаем по скалам в поисках цветов и жуков. Порой они привозят рыбу, а порой — только песню. Им уже тоже известно, что у нас есть чудесный аппарат, который ставится на нос лодки и который потом, в палатке, точно воспроизводит спетую песню. Рыбаки слушают магнитофонную запись и улыбаются, довольные. Люди, бывающие по временам серьезными, будто вырезанными из столетнего дуба, здесь хохочут по-детски, прикрываясь ладонью, и подтрунивают друг над другом, слыша самих себя. Никогда еще они не взяли с нас денег, это было бы ниже их достоинства. «Но мы можем выпить с вами бутылочку корчинского пива или капельку коньяку, если есть!»
Два раза в неделю в лагере появляется режиссер Томи Мато. Он привозит либо кусок копченого шпика, либо корзинку свежих яиц, потом по-домашнему усаживается в тени платана и принимается читать чехословацкие газеты, ради которых и приезжает сюда. Больше всего его интересуют «Литературная газета» и «Культура», статьи о театре он штудирует с карандашом и ножницами в руке. Так и кажется, что одной ногой он стоит в своем театре в Корче, а другой — до сих пор еще в пражской Академии музыкальных искусств.
