Евгений Устиев - По ту сторону ночи
В жаркий полдень в тенистых кустах залегают стаи зайцев. Иногда вспугиваю до десятка длинноухих; они, не торопясь, разбегаются во все стороны. Я не стреляю отчасти потому, что не люблю зайчатины, но главным образом из-за того, что нам вполне хватает гусей, уток и рыбы. Петя гораздо более рьяный охотник, чем я, и потому стреляет всякую подвернувшуюся ему дичь, в том числе и зайцев. Однажды на остановке он даже подстрелил двух огромных щук, неосторожно задремавших в каком-то неглубоком заливчике. Пытался стрелять он и в лося, но, к счастью, неудачно, Мы решительно не знали бы, что делать с такой горой мяса.
Лоси так же осторожны, как и лебеди, — они скрываются задолго до того, как приблизишься к ним на выстрел. В этот раз мы увидели огромное животное с широкими ветвистыми рогами на расстоянии около четырехсот метров: Лось стоял великолепным изваянием на песчаном берегу и, высоко подняв голову, внимательно следил за нами. Оглянувшись назад, я понял, что Петя также увидел властелина здешних лесов; он неторопливо поднимал карабин. Прежде чем я успел вскрикнуть, раздался выстрел. Пуля зарылась в песок у ног лося, подняв легкое облачко пыли. В ту же секунду рога скрылись за кустом.
Через несколько минут мы причалили к берегу и прошли с сотню метров по следам убежавшего животного. Лось, видимо, сделал несколько огромных прыжков, а затем широкой размашистой рысью спокойно ушел в густой пойменный лес. На том месте, где он только что был, осталась лишь горка свежего помета.
В один из следующих дней пришлось столкнуться с лосем «лицом к лицу». В этот раз я был с Сашей. Стоял очень жаркий полдень. Мы только что выкупались в глухом заливе с почти стоячей и хорошо прогретой водой. После этого мы растянулись на горячей гальке, подставляя солнцу то один, то другой бок. Вдруг сильно затрещали кусты, и на берег с шумом выскочила лосиха с годовалым лосенком. Пораженная не меньше, чем мы, Она как вкопанная остановилась в двадцати метрах от нас, с крайним изумлением рассматривая невиданных двуногих.
Очнувшись, я вспомнил, что рядом со мной лежит фотоаппарат. Очень медленно, стараясь не делать лишних движений, я протянул руку, взял его, осторожно взвел затвор и поднял к глазам, отыскивая в визирном окошке нужный кадр. К сожалению, я дрожал от возбуждения, и мне не сразу удалось это сделать. Лосиха все еще стояла на том же месте, только бока ее круто подымались от дыхания, а в глазах удивление сменилось тревогой. Она несколько раз с силой втянула в себя воздух, пытаясь, очевидно, разобраться в шедшем от нас запахе. Однако ветерок дул от нее. Мы не шевелились, и она никак не могла понять: опасны ли эти звери? Я спустил затвор; проклятье — там что-то заело! Все еще соблюдая осторожность, я опустил аппарат и, скосив глаза, попытался рассмотреть причину осечки. Увы, она мне непонятна: просто действует «закон наибольшей пакости!». Окончательно потеряв душевное равновесий, я чертыхаюсь, нервно кручу в аппарате то, что не надо крутить, и проклинаю конструктора, придумавшего такую сложную машину… На этом терпение лосихи кончается. Она вздрагивает, толкает мордой теленка и крупными шагами торопится к воде. Еще секунда — и оба животных направляются к другому берегу. Лосиха плывет выше по течению, защищая лосенка от прямого напора струи. В этот момент я, сообразив, из-за чего осекся затвор, исправляю ошибку и нажимаю спуск. Но слишком поздно! Лосиха далеко; кроме того, она уже попала в густую тень соседнего острова.
Всякий сибиряк знает, насколько пугливо это редкое животное и как трудно увидеть его так близко. Легко представить мое огорчение! Я долго не могу прийти в себя от неудачи с аппаратом, Саша явно готов высказать мне свое крайнее неодобрение.
Нужно сказать, что количество дичи возрастает с каждым днем. Дело не только в том, что ее становится тем больше, чем дальше мы углубляемся в дебри девственной природы, но и в том, что с необыкновенной быстротой подрастает молодняк. Похоже, что на редкость устойчивая солнечная погода действует на гусей и уток так же чудотворно, как и на растения. В этих условиях охота перестает быть увлекательным спортом и превращается в прозаическое добывание пищи. Я давно уже просил не стрелять дичи больше, чем нужно нам для пропитания. Могу с гордостью сказать, что нам ни разу не пришлось выбрасывать за борт протухшее мясо. Даже Петя, готовый недавно истребить столько птиц, зверей или рыбы, сколько он сможет, теперь, за исключением редких случаев, благоразумен.
Конечно, охотничий инстинкт в нем отнюдь не угас, и Петя в конце концов стал нашим единственным кормильцем. Мы с Сашей еще пытаемся тягаться с ним, Бонапарт же, у которого все время стоянок уходит на возню с мотором, давно махнул рукой на всякую охоту.
Утром 12 июля меня разбудило чье-то прикосновение. Открыв глаза, я увидел Петю; он стоял у моих ног и делал какие-то таинственные знаки. Я сразу вспомнил, что сегодня день его рождения, а я, как дежурный, обещал приготовить праздничный завтрак. Однако оказалось, что дело не в завтраке.
— Я нашел, — сказал он вполголоса, — небольшое озерко с рыбой. Хотите, прочешем его сетью?
Быстро одеваюсь и выползаю из палаточки. Солнце только что поднялось над лесом, еще пахнет ночной свежестью. На траве блестят капельки росы, а галька выглядит мокрой, как после дождя. Несмотря на раннее утро, в воздухе уже повисла голубоватая дымка, которая обещает очень жаркий день. Сегодня она кажется особенно густой; скалы и лес на другом берегу Анюя просвечивают, как сквозь марлевую занавеску. В двухстах— трехстах метрах от лагеря Петя обнаружил среди высоких тополей уже отчлененную от реки небольшую усыхающую протоку. Присмотревшись, вижу в неглубокой воде несколько крупных хариусов. Они застряли здесь с половодья и сейчас, словно в поисках выхода из запад* ни, темными молниями бороздят ее во всех направлениях. Еще две-три недели засухи, и протока окончательно обмелеет — хариусам грозит неизбежная гибель.
— Их здесь шесть штук, — говорит Петя. Встав раньше всех, он успел не только разыскать этот живорыбный садок, но и подсчитать возможный улов.
Мы растягиваем бредень на гальке и подвязываем его концы к двум сухим жердям. Затем Петя, засучив штаны, лезет в воду и тащит сеть, стараясь вести нижний ее край с грузилами по самому дну. Я бреду вдоль берега протоки. Через несколько минут на солнце сверкают чешуей пять прекрасных хариусов с огромными спинными плавниками.
— Эх, одного-таки упустили! — с сожалением вздыхает Петя. Он нанизывает трепещущую рыбу на ивовый прутик, и мы возвращаемся к палаткам.
Через час у меня уже* готов завтрак. По случаю дня рождения Пети я нажарил белых оладий и сварил крепкий кофе с сухими сливками. На большой сковороде потрескивает подрумяненная в масле рыба.
