Андрей Коробейщиков - ИТУ-ТАЙ
– Не танцуем, жестче работаем. Это вам не балет… – сэнсэй, моло-дой парень по имени Володя, кружил вокруг соперников, словно тигр, отмечая каждое их движение. Он сам был очень жестким бойцом и стирался передать этот стиль ведения боя своим ученикам. Карате он начал заниматься лег семь назад, во Владивостоке, у на-стоящего японскою мастера. Но, помимо восточных единоборств, в арсенале Володи была многолетняя практика уличного боя, которая и наложила основной отпечаток на методику его преподавании.
– Яме! Закончили. Следующие.
Максим поднялся на ноги и, разминая мышцы, вышел на освободившееся пространство импровизированного татами – участка пола, огороженного со всех сторон сидящими на полу учениками.
– Повторяю, основная цепь воина – вывести противника из строя наиболее эффективным методом и с наименьшей затратой сил, – сэнсэй объяснял эту аксиому присутствующим каждые пятнадцать минут тренировки. – Запомните, мы не на спортивной арене и не перед девочками во дворе. Карате – это искусство, созданное, в первую очередь, для выживания. Танцы и красование здесь неуместны. Приготовились…
Это относилось уже исключительно к повой паре, вышедшей на татами. Максим почувствовал возбуждение, разрастающееся внут-ри упругой волной. Хаджиме! Бой начался…
Волны с тихим шелестом мягко ударялись в ржавый борт дебарка-дера, плавно покачивая тяжелое сооружение. С реки дул нежный прохладный ветер, приятно обдувающий тело. Жара стояла просто нереальная. Воздух, казалось, загустел от обжигающих солнечных лучей, пронизывающих все вокруг. И если бы не этот спасительный бриз, Максим не смог бы вынести и десяти минут на этом старом, раскалившемся до невероятной температуры, железном монстре. Близость реки оказывала благотворный эффект: дисперсия воздуш-ных потоков вызывала странное ощущение – медленное сгорание в раздражающей духоте и последующее наслаждение от прикоснове-ния прохладного ветра.
Максим поправил солнцезащитные очки, съехавшие на нос, и пе-ревел взгляд с бликующих волн на беснующегося у самой кромки воды Арчи, мускулистого, мерного как ворон пса, невероятно силь-ного и поразительного ловкого даже для представителя породы вос-точно-европейских овчарок.
Арчи ловил зубами гребешки волн, накатывающихся на берег. Он погружал свои огромные мощные лапы в песок, замирая перед стремительным прыжком и, дожидаясь очередного наплыва воды, ярост-но бросался вперед, хна гая зубами водяной холмик, исчезающий в то же мгновение. Текучая субстанция не замечала тщетных атак со-баки и ее жутких укусов, что в свою очередь приводило черного охот-ника в еще более яростное возбуждение. Клацанье зубов и звонкий лай заполнили собой весь берег. Максим улыбнулся: "Ничего, здесь это можно себе позволить". Берег представлял собой старый забро-шенный пляж, соседствующий с причалом, тоже старым и уже давно не функционирующим. Людей здесь не было уже, наверное, несколь-ко лет. Все побережье заросло высоченной густой травой. И только один человек приходил сюда снова и снова, каждое лето, каждый дачный сезон, сопровождаемый угрожающе мощной овчаркой, ок-рашенной в цвета безлунной ночи.
Высоко в небе пронзительно закричала чайка. Максим посмотрел вверх, щурясь от яркого света солнца, ловя взглядом одинокий бе-лый силуэт, зависший в безоблачном бирюзовом небе. Печальные звуки разносились на многие метры вокруг, усиливались речной поверхностью и угасали, не найдя понимания, в шуме ветерка, шеле-сте трав, гудке далекого пароходика и гавканье молодого зверя.
– Арчи, дружище, иди-ка сюда. У меня для тебя есть сюрприз.
Овчарка несется к переходным доскам, зачем-то зайдя в зеленова-тую воду, и теперь, словно крейсер, разгребая ее широкой грудью и оставляя за собой шлейф брызг.
Пес наверняка уже давно учуял своим невероятным обонянием запах любимого печенья, но терпеливо ждал приглашения, зная, что лакомство приготовлено специально для него.
-Арчи, сладкоежка…
Хозяин запустил руки в густую шерсть собаки, чувствуя, как игра-ют под кожей упругие канаты мускулов.
В небе опять заплакала чайка. В этом крике было столько тоски и одиночества, что даже пес, склонив голову набок, растерянно по-смотрел вверх.
– Она плачет, Арчи. Плачет. Ей грустно одной там, в безгранич-ном небе. Позови ее к нам, пусть прилетает. Ты угостишь ее своим печеньем.
"Гав. Гав". Пес старательно лает, то ли действительно приглашая птицу к угощению, то ли, наоборот, пытаясь отпугнуть ее от после-дней печенюшки, задержавшейся в руке хозяина.
– Ну, ты, толстый, и жадина. Пожалел для бедной несчастной пти-цы крошку печенья. 1гй надо-то – клювом щипнуть. Это ты их глота-ешь, не замечая. Стыдно, дружище, стыдно…
Пес торопливо жует последний сухой кружочек, растерянно по-глядывая на хозяина виноватыми карими глазами.
-Эге-гей…
Большеухая голова собаки резко дернулись в сторону, поворачиваясь на крик. Максим, прищурившись, посмотрел на поросший метровой травой холм, отделяющий причал от дороги. Там, наверху, стояла девушка в белом сарафане и махала им рукой.
"Ольга". Максим улыбнулся и, хлопнув Арчи по загривку, прошептал в остроконечное ухо:
– Кто к нам пришел… Ну-ка, беги, встречай!
Пес, радостно повизгивая, метнулся к длинной лестнице, ведущей с вершины холма вниз, к воде. А Ольга уже спускалась по заросшим длинными ветками репейника металлическим решеткам ступеней.
Они лежали в темноте на старом скрипучем диване, разморенные ночной духотой и страстью. Сквозь неплотно задернутые занавески светила ярким холодным светом круглая Луна, улыбаясь с высоты двум молодым людям, разглядывающим ее. Окно было приоткрыто, и снаружи, из сада, тонкой струйкой просачивался в комнату свежий ветерок, словно случайно заблудившийся душной ночью в при-зрачно белеющих стволах высоких берез, растущих вокруг дачного домика. Пахло травой и жасмином. Максим не видел глаз Ольги, но чувствовал, что она смотрит на него:
– О чем ты думаешь?
Она запустила длинные тонкие пальцы ему в волосы и тихо про-шептала:
– Странно все…
-Что?
– Ну, все. Наша встреча, например. Не виделись десять лет – и вот, случайно встретились на пляже. Максим качнул головой:
– Ты думаешь, такие встречи бывают случайными?
-Ты… ждал?
Максим замялся на мгновение, вдруг вспомнив, что с Ольгой нуж-но быть обязательно искренним, даже через десять лет. Через десять лет – особенно!
– Если честно, нет. Думал о тебе часто, а на встречу даже не надеял-ся. Первые несколько месяцев после пионерлагеря даже искал тебя.
