Путешествия в тропики за самоцветами - Алексей Александрович Беус
Мы долго еще перебираем образцы, любуясь совершенством форм кристаллов и чистотой ярких красок. «Где же вы надеетесь продать ваш дорогой товар, ведь на него нужен специальный покупатель?» — спрашиваю хозяев, аккуратно укладывающих в сумки свое каменное богатство. «Сейчас это не так уж трудно. В больших городах — Рангуне и особенно в Бангкоке — всегда много приезжих любителей, способных заплатить хорошую цепу, а уж перекупщиков хоть отбавляй, — отвечают они. — Главная проблема — довезти товар. По дороге возможны происшествия. Много вооруженных бандитов, нужно быть очень осторожными и ко всему готовыми».
Торговцы прощаются со всеми на террасе и исчезают среди цветущих кустов, окружающих бунгало. Повезло же нам. Мы и мечтать не могли увидеть такие образцы непосредственно на разработках. Ведь хорошие кристаллы попадаются очень редко. Иначе не были бы они такими дорогими.
Вот мы, наконец, и в маршруте. «Лендровер» вырулил на водораздел и перед глазами предстала вереница сочно-зеленых хребтов и пушистых холмов, покрытых яркой кудрявой зеленью. Их как бы рассекали глубокие долины с бескрайними рисовыми полями на искусно нарезанных террасами склонах. Над местностью доминировала пирамидальная вершина горы Таунгмет, возвышавшаяся километрах в двадцати прямо на север от пас. От пее в сторону долины Могок отходили зеленые хребты, между которыми скрывались глубокие темные ущелья. Гора Таунгмет казалась очень высокой и было странно узнать, что возвышается она над уровнем моря всего на 2260 м. Интересно, что в районе Могок тропические джунгли как бы смыкаются с южными лесами горных склонов и здесь на высоте 1000–1500 м над уровнем моря можно встретить наряду с ценимым корабелами тропическим тиком знакомые нам каштан, дуб и даже сосну.
Внизу перед нами километров на пять-шесть простиралась долина Могок — центр добычи самоцветов, только понаслышке известный геологам и любителям цветного камня. Чуть к востоку вдалеке в сизой дымке рядами выстроились группы маленьких домиков, формировавших довольно крупный поселок, вытянувшийся вдоль долины. Это был Могок — древний горняцкий городок с населением около 300 тыс. человек. В нем процветает кустарная обработка самоцветов, хотя хорошие камни, как правило, шлифуют и гранят где-нибудь в другом месте: в Бангкоке, Гонконге, Сингапуре или Рангуне. Все равно хорошо бы познакомиться с работой могокских мастеров-гранильщиков. Но программа маршрута диктует свои жесткие условия времени. Вряд ли нам удастся сегодня заехать в Могок. Отсюда сверху, с водораздела, было видно, что дно долины почти сплошь изрыто. Все это очень напоминало долину с россыпями самоцветов близ Ратнапуры на Шри-Лапке. И между нагромождениями чего-то сыпучего и издалека трудно различимого словно муравьи сновали люди. Мы начали спускаться по дороге вдоль рисовых полей и зарослей бананов, увешанных гроздьями почти спелых плодов.
После ряда извилин и разворотов тут и там начали встречаться большие кучи гальки, песка и просто земли. Перед нами, занимая всю донную часть долины Могок, за пределами значительно усохшего озера раскинулись разработки россыпей рубина. В первую очередь они поражали огромным количеством высоких бамбуковых «журавлей», скопление которых напоминало мертвый густой лес тонких стволов, покрывавших большую площадь, Такой журавль с грузом на коротком конце и бадьей, прикрепленной к длинному концу, служил для выемки породы из круглых шурфов (дудок), огромное количество которых покрывало дно долины. Нужно оказать, что шурфы, которые здесь называли «твин», располагались так близко друг к другу, что ходить между ними нужно было очень осторожно, того и гляди свалишься в дудку. А они 6–8 м глубиной, а иногда и до 12 м. Желание слазить в шурф, чтобы поближе познакомиться с рубинонооной породой, сразу же испарилось, когда выяснилось, что никакой подъемной техники, кроме журавлей, здесь не существует и старатели передвигаются в шурфах верх и вниз, упираясь голыми подошвами в углубления, вырубленные в стенах дудки, которые обычно достаточно плотные и ничем не укрепляются. Естественно, что в сезон дождей бывает много обвалов. Внизу обычно работают два человека. Один рыхлит породу, а другой наполняет бадейку.
Пока мы стояли и смотрели на лес качающихся журавлей, из дудки прямо у наших ног появился полуголый бирманец с головой, завязанной платком. Увидев нас, он сначала удивился и даже, по-моему, немного испугался. Но уже через минуту широко заулыбался и сообщил, что его зовут Ктип и что еще чуть-чуть и они должны вскрыть «байон». Что такое «байон», ни я, ни сопровождавшие меня из Рангуна геологи не знали. Пришлось обращаться к нашим спутникам из гостеприимного бунгало. Оказалось, что самоцветы в россыпи заключены только в особых гнездах и линзовидных пропластках, состоящих из гравия, сцементированного глинистым материалом. Их и называют «байон», возможно, от английского «by» (около) и «оn» (на). И пока горщики не дойдут до байона, они без опасения вываливают пустой песок и землю прочь. Но, как только встречается байон, каждое ведерко поднятой породы подвергается тщательному просмотру и промывке. Иногда для того, чтобы полностью выбрать байон, приходится копать боковой туннельчик — штрек, уходя на несколько метров от дудки. Дело это не простое из-за нехватки свежего воздуха. Вентиляции-то никакой нет.
«Как же вы в темноте там обходитесь?» — спросил я Ктипа, поражаясь быстроте, с которой из соседних дудок выскакивали горщики, немедленно устремлявшиеся по каким-то своим делам то к журавлю, то в сторону речки, по-видимому, к промывальщикам.
