Ольга Погодина - Золотой фазан
Его надеждам не суждено было сбыться. Едва только начался июнь, на лодке приплыл из Камень-Рыболова казак с пакетом. Чуя неладное, Коля с замирающим сердцем ждал, когда Николай Михайлович прочтет пакет и по тому, как нахмурились его брови, уже все понял. Наконец, кончив чтение, Николай Михайлович тяжело оперся о стол и сказал:
— На Уссури пришло несколько сот хунхузов. Эти китайские разбойники уже три деревни наших пожгли, а местные манзы их укрывают, да и сами, того и гляди, следом поднимутся: их, видишь ли, права на золотые разработки лишили! Весь край объявлен на военное положение. Нет тут нам больше покоя, Коля. Меня вызывают в ставку.
Глава 9
Восстание хунхузов. — Осень 1868 г. в Николаевске. — Игры в карты. — Золотой фазан. — Злая надпись
В Хабаровку добрались уже к июлю. Здесь Николай Михайлович, явившись к начальству, тут же получил назначение командующим штаба на Сунгаче. Коля осаждал товарища просьбами взять его с собой. И вел осаду до того настойчиво, что как-то Николай Михайлович, не выдержав, рявкнул:
— Да ты почище сунгачинского слепня пристал. Не возьму. Сказал — не возьму! Не в охотку еду! Было бы добровольное дело — с удовольствием с тобой поменялся бы, езжай, коли жизнь не мила! Но у меня есть долг и у тебя, стало быть, долг передо мной есть: плоды трудов наших привести к порядок и приготовить к отправке. За глаза и уши хватит, а оставить мне это больше не на кого! Будь любезен вспомнить, зачем мы целый год тяготы выносили!
Коля, как и всегда, не посмел возвражать, поскольку в такие минуты Николай Михайлович делался очень грозным, и непослушания не терпел. Быстро поняли это, похоже, и хунхузы, потому что не прошло и месяца, как на вверенном Николаю Михайловичу участке порядок был восстановлен и он вернулся в Хабаровку, где Коля даже не чаял увидеть его так скоро. Вернулся он весь серый от усталости, исхудавший и хмурый. На расспросы Коли отрубил одно:
— Не хочу говорить. Служебное дело, не для твоих ушей!
Но потом из обрывков слухов Коля уловил, что расправа с разбойниками была короткой и жестокой, какую только они и поняли, враз убравшись восвояси.
Однако, несмотря на столь быстрое и успешное выполнение Николаем Михайловичем своего поручения, отправиться обратно на озеро Ханка не вышло. Две недели просидели в Хабаровке, ожидая дальнейших указаний, а затем Николай Михайлович получил пакет с назначением в генеральный штаб в городе Николаевске. Планы экспедиции срывались, и Коля ожидал справедливого гнева, однако Николай Михайлович велел собираться безо всяких разговоров. Памятуя о тяготах зимнего путешествия, Коля уже к началу сентября раздобыл все необходимое, и они покинули Хабаровку.
В Николаевск Николай Михайлович ехать не хотел, да и Коля тоже, потому путешествие вышло безрадостное. С грехом пополам добравшись, Николай Михайлович тут же пошел докладываться в штаб, и, едва переступив порог, получил ворох служебных заданий, все больше канцелярского свойства. Коле и не нужно было ничего говорить — он прекрасно знал, что Николай Михайлович с его охотничьим азартом и беспокойным нравом терпеть не может канцелярию.
Осень в Николаевске выдалась под стать настроению исследователей — зарядили хмурые дожди, дороги развезло и приходилось целыми днями сидеть дома. Николай Михайлович проводил дни напролет, попеременно разбирая служебные бумаги, и собственные записи:
— Раз уж придется тут сидеть без милого моему сердцу дела, так, быть может, и рукопись свою доведу до пристойного вида с тем, чтобы ее побыстрей уже издать.
Работа эта по большей части была нудная и кропотливая. Пока Николай Михайлович приводил в порядок свои путевые записи, Колю он засадил за новое занятие:
— Поскольку товарищи мои книги, что я просил, наконец прислали, займись-ка ты их сортировкой. Выбери все, что мне может пригодиться в следующей экспедиции.
Это когда снова на Ханку пойдем? — уточнил Коля. Он знал, что Пржевальский собирался снова вернуться на озеро Ханка весной. Однако что в этих книгах может быть интересного для них, уже видевших все воотчию?
Нет, с этой экспедицией все мне уже ясно, своим разумением обойдусь. Но наша с тобой экспедиция — еще так, разминка, показное школярское упражнение. Я, брат, пока только в самом начале пути, и в планах моих — дела по-настоящему великие. Хочу новые земли открывать, и не только во славу, но и с практической пользой для отечества. Так что ты собирай и выписывай в отдельную тетрадь все, что найдешь о Тибете. Тибет, Коля, — это сердце Азии, и я хочу своими глазами увидеть, как оно бьется, это сердце! Для начала собери все, что можно, о пустыне Гоби, о верхнем течении Желтой реки, стране ордосов и озере Кукунор. Туда наперво пойду, как только получу разрешение на экспедицию. И маршрут мне следует начинать обдумывать уже сейчас. Потому что когда в Петербург вернусь пороги обивать — должен уже знать, о чем просить и с какой целью. Наука — она наукой, но одним научным интересом не обойтись. Здесь взгляд нужен куда обширней — еще и политический, и военный. Большую работу проделать надо.
Коля, корпя над потрепанными в дороге копиями китайских карт, мысленно ворчал: «Ишь, придумал дело! Еще здесь всех дел не сделали, а ему уже в Петербург ехать! Разрешат ли еще новую экспедицию — неизвестно, а работу уж мне нашел. Сиди, спину гни. Не дай Бог бездельничать!»
Но понемногу ему и самому стало интересно.
Тибет — самое таинственное место в Азии, это даже он знает. Где-то там, в сердце немыслимо высоких гор, есть заповедная страна, в которую не ступала еще нога белого человека. Китайцы наделяют тамошних жителей сверхъестественными свойствами, а у бурят больше всего почитаются ламы, посетившие Лхасу — священный город, центр этого странного и могущественного язычества. Найти затерянный в горах священный город, местоположение которого тщательно скрывают его обитатели и пролить свет на его существование — такая задача не может не манить своим величием такого человека, как Пржевальский. И если для достижения этой цели придется идти через пустынные степи Гоби и дальше, до самого Пекина — он дойдет. Вот уж в чем Коля, проведя с Николаем Михайловичем целый год, нисколько не сомневался.
Верхнее течение Желтой реки, — Хуанхэ, и земли ордосов лежали на стыке границ Северного Китая и южной Монголии — мест, совершенно европейской наукой не исследованных. Немаловажным оказалось, что Ордос, лежащий в северном изгибе Хуан-Хэ и прилегающий к китайским провинциям Шень-Си и Гань-Су, расположен на пути к Тибету, — заветной цели Пржевальского.
