Зинаида Шишова - Великое плавание
Мне казалось, что достаточно будет добраться до койки, как я потеряю сознание, но почти целую ночь я не смыкал глаз, раздумывая над картой адмирала.
Утром Орниччо окликнул меня. Оказалось, что они с адмиралом тоже долго не спали, и господин сам рассказал Орниччо о происшествии с картой. Однако адмиралу и на мысль не приходила возможность злого умысла с чьей бы то ни было стороны.
— Говорят, что Готфриду Бульонскому[46] задолго до того, как он отвоевал гроб господень, были подаваемы самые разнообразные знаки свыше, — сказал адмирал. — Часто на глазах свиты у него с плеч внезапно исчезал плащ и так же неожиданно появлялся спустя несколько часов, а иногда присутствовавшие слышали над его головой как бы шелест крыльев. Не означает ли исчезновение линий на карте указания, которое мне подает господь? Не значит ли это, что ангел божий незримо присутствует здесь и руководит всеми моими поступками?
— А что ты думаешь об этом, Орниччо? — спросил я.
— Если это сделал ангел, — сказал мой друг, — то нужно сознаться, что он очень плохо моет руки, потому что на полях карты он всюду оставил следы своих грязных пальцев. Ни на одном изображении я еще не видел ангела в длинных морских сапогах, смазанных ворванью, которые необходимо ежеминутно подтягивать. А между тем от карты несет ворванью, как от китобойного судна.
На досуге мы с Орниччо попытались перечислить всех людей команды, которые, на наш взгляд, могли бы подменить карту, но ни на одном из них мы не могли остановиться с уверенностью.
— Всего более подходит для этого англичанин Таллерте Лайэс, — сказал Орниччо нехотя, — но мне не хочется думать, что такой веселый и чистосердечный человек мог совершить эту кражу.
Мне пришел на ум разговор Лайэса с ирландцем Ларкинсом.
— В моем сундучке спрятано девять морских карт, — сказал англичанин.
— И поэтому он для меня дороже, чем для тебя твой кошелек с золотом.
Но тут же я вспомнил открытое лицо матроса, его веселый смех и забавные шутки. Нет, нет, никогда не поверю, чтобы он мог тайком проникнуть в каюту адмирала и подменить карту!
Однако синьор Марио, с которым мы поделились нашими сомнениями, тотчас же сказал:
— Из всех матросов только один Лайэс способен на такое дело. Он и на меня производит впечатление честного человека, но моряки часто бывают одержимы манией покупать, выменивать или даже похищать интересующие их карты.
Узнав о соображениях, которые высказывал по поводу исчезновения карты адмирал, синьор Марио задумался.
— Пусть Голубок останется при своем убеждении, — сказал он. — Ни в коем случае не следует ему открывать правды. Есть люди, которые, будучи очарованы луной, ночью поднимаются с постели и с закрытыми глазами бродят по таким опасным местам, как карнизы дома или перила лестницы. Если такого человека окликнуть, он может упасть и разбиться насмерть. Боюсь, что Голубок находится в таком же состоянии: он тоже очарован, и, если мы окликнем его и вернем к действительности, он может упасть и разбиться насмерть.
Мы не совсем поняли слова секретаря, но согласились с ним, что адмирала в тайну похищения карты посвящать не следует.
И все-таки думы и догадки всякого рода теперь часто не дают мне заснуть. Особенно плохую ночь провел я сегодня. Казалось бы, мне, отличенному нынче адмиралом, нужно было гордиться и радоваться, а я бог знает над чем ломаю голову.
Однако обо всем следует рассказать по порядку.
Проходя утром мимо адмиральской каюты, я услышал громкий голос господина.
— Пилот Ниньо, — почти выкрикивал он, — не беритесь доискиваться до причин тех или иных моих распоряжений! Я ваш адмирал и капитан, поставленный над вами их высочествами[47] и вы обязаны повиноваться мне беспрекословно! К счастью, ваша помощь мне больше не понадобится, так как со вчерашнего дня подагра уже не столь меня донимает и я сам смогу заняться ведением корабельного журнала.
Зная, как опасно быть даже невольным свидетелем гнева господина, я постарался поскорее проскользнуть мимо его каюты. Однако дверь ее распахнулась, и из нее вышел наш пилот, синьор Ниньо. Не знаю, чем вежливый и покладистый пилот мог возбудить гнев адмирала, и признаться, мне не хотелось об этом задумываться.
Одно мне было ясно: в раздражении господин говорил, не взвесив как следует свои силы. Ведь примерно с 9 сентября адмирала до того мучили следующие один за другим приступы подагры, что и синьор Марио, и королевский нотариус, синьор Родриго де Эсковеда, вынуждены были наконец умолить его не браться своими сведенными подагрой пальцами за перо.
По сути дела, ведение корабельного журнала лежит на обязанности пилота, так же как и прокладка на карте курса корабля. Если пилот почему-либо лишен возможности это делать, он препоручает свои обязанности судовому маэстре. Наш маэстре, синьор де ла Коса, — человек не шибко грамотный и в состав команды попал, надо думать, только потому, что он бывший владелец «Санта-Марии» и знает все ее повадки. Однако на синьора Ниньо господин мог бы положиться. И вдруг, не поладив в чем-то с пилотом, господин сам собирается вести журнал. Это до крайности неосмотрительно, так как может ухудшить состояние его руки.
Вот и сейчас он вышел вслед за синьором Ниньо, кутая руку в кошачью шкурку, а к такому способу борьбы с болезнью он прибегает только тогда, когда не в силах переносить боль.
— Поди сюда, Франческо! — крикнул он. И, очевидно, разглядев мое испуганное лицо, добавил: — Не бойся ничего. Ступай в мою каюту.
Войдя вслед за мной, господин запер дверь на задвижку.
— Вот, — сказал он, протягивая мне истрепанную тетрадку, — за эту вещь когда-нибудь моряки всего мира будут предлагать золотые горы. Это мой дневник. Видишь, как не слушается меня моя бедная рука! Такими каракулями портить корабельный журнал я, понятно, не стану. Но пальцы мои до того скрючило, что лучше писать я не в силах. Садись-ка и перепиши из дневника в журнал все записи о пройденном пути, о приметах приближения земли. Помни — переносить нужно только те цифры, что указаны справа. Дневник не пачкай и не трепи — он и так уже еле держится.
Я вытер руки о штаны и тотчас же уселся за стол.
В журнале господин вел записи только до 10 сентября.
Во вторник, 11-го, уже явно другой рукой было написано: «Весь день плыли своим путем, то есть на запад, и прошли 15 лиг.[48] Видели обломки мачты 120-бочечного[49] корабля, но не смогли их выловить. Ночью прошли 16 лиг».
И дальше: «Среда, 12 сентября. Идя тем же путем, прошли 22 лиги. Об этом оповещен экипаж».
