Жюль Верн - Дунайский лоцман
Наверное, пять минут Карл Драгош на всякие лады обдумывал решение, какое предстояло принять.
Отправиться, не повидав Илиа Бруша? Или остаться, спрятать Фридриха Ульмана в засаду рядом с баржей и, когда рыболов появится, неожиданно броситься на него, отложив объяснения на дальнейшее?… Нет, решительно нет. Ответить предательством на самоотверженный поступок! Лучше было, рискуя репутацией, дать разбойнику возможность скрыться, потом начать розыски и на время забыть то, что знал. Если следствие все-таки приведет к Илиа Брушу, если долг заставит рассматривать своего спасителя как врага, тогда, по крайней мере, они станут биться лицом к лицу и после того, как Драгош даст противнику время приготовиться к защите.
Рассмотрев десяток последствий, вытекающих из его решения, Карл Драгош скрылся в каюте. Поспешно набросанной запиской он предупредил Илиа Бруша о своей необходимости отлучиться и просил хозяина подождать его по меньшей мере сутки.
— Сколько у нас людей? — спросил он, выйдя из каюты.
— На месте двое, но уже объявлен сбор. К вечеру станет двенадцать.
— Хорошо,— одобрил Карл Драгош.— Ты, кажется, сказал, что место преступления недалеко?
— Всего в двух километрах,— ответил Ульман.
— Веди меня,— сказал Карл Драгош и выпрыгнул на берег.
Глава IX
ДВА ПОРАЖЕНИЯ КАРЛА ДРАГОША
В северной части Венгрии Карпаты описывают огромную дугу, кое-где разделяясь на второстепенные отроги. Один из них достигает Дуная в окрестностях Грона, где оканчивается на правом берегу горой Пилиш в семьсот шестьдесят шесть метров высоты.
Преступление совершилось у подножия этой невысокой возвышенности, к ней и отправился Карл Драгош, чтобы попытаться отыскать преступников.
Украдкой покинув баржу, он сделал над собой усилие и, несмотря на слабость, принял предложение Фридриха Ульмана.
А несколькими часами раньше тяжело нагруженная телега остановилась перед плохонькой гостиницей, построенной возле подножия горы Пилиш при спуске к Дунаю.
Постоялый двор расположился очень удачно: на скрещении трех путей.
Его не могли миновать ломовики, подвозившие товар для перегрузки на суда.
Приехали, когда солнце едва поднялось. В доме еще спали, надежно защищенные толстыми ставнями.
— Эй, там, в трактире! — закричал один из двоих, сопровождавших повозку, колотя в дверь рукояткой кнута.
— Сейчас! — отвечал разбуженный трактирщик.
Его всклокоченная голова показалась в окне.
— Чего вам? — бесцеремонно спросил трактирщик.
— Сначала есть, потом спать,— ответил возчик.
Повозка въехала во двор. Возчики поспешили распрячь лошадей и отвести в конюшню, где им засыпали обильный корм. Хозяин не переставал суетиться около ранних посетителей. Ему хотелось завязать разговор, но ломовики, напротив, не желали отвечать.
— Вы очень рано приехали, друзья,— не унимался трактирщик.— Наверное, находились ночью в дороге?
— Наверное,— ответил один из возчиков.
— И далеко направляетесь?
— Далеко или близко — это наше дело,— был ответ.
Трактирщик явно обиделся, но воздержался от замечаний.
— Зачем ты мучаешь этого добряка, Фогель? — вмешался другой возчик, до того не открывавший рта.— У нас нет причин скрывать, что мы направляемся в Сентендре.
— Возможно, мы и не скрываем,— грубо возразил Фогель,— но, я думаю, это не касается никого.
— Конечно,— согласился трактирщик, угодливый, как истинный коммерсант.— Я расспрашивал просто по привычке… Господа желают кушать?
— Да,— ответил тот из двух ломовиков, который казался менее грубым.— Хлеб, сало, окорок, сосиски — все, что у тебя есть.
Повозка, очевидно, прошла долгий путь: голодные возчики усердно налегли на еду. Они устали и потому не засиделись за столом. Съев последний кусок, отправились спать, один на соломе в конюшне, близ лошадей, другой в повозке.
В полдень они появились, опять потребовали еды. Теперь они отдыхали и не торопились. Водка исчезала в их грубых глотках, как вода.
После полудня несколько телег останавливалось возле трактира, да и многочисленные пешеходы заходили выпить. Это были по большей части крестьяне с котомками за спиной и с посохом в руке. Почти все — завсегдатаи, и трактирщику приходилось только радоваться, что у него столь необходимая в его профессии крепкая голова: ведь он прикладывался к стаканчику почти со всеми клиентами. Это называлось «делать коммерцию». Разговаривая, выпивали, а за разговором пересыхали глотки, и это требовало новых возлияний.
Как раз в этот день для бесед хватало пищи. Ночное преступление занимало все умы. Новость принесли первые прохожие, и каждый добавлял какую-нибудь неизвестную еще подробность или высказывал собственное мнение.
Так трактирщик постепенно узнал, что великолепную виллу графа Хагенау, в пятистах метрах от Дуная, разграбили основательно и что сторож Христиан серьезно ранен; что преступление, без сомнения, есть дело неуловимой банды, которой приписывали все нераскрытые злодейства, и что грабителей ищет бригада, недавно созданная для надзора за рекой.
Двое возчиков не вмешивались в крикливые разговоры и рассуждения о событии. Они молчаливо посиживали в сторонке, хотя, по-видимому, немало заинтересовались тем, что волновало всех.
Однако шум понемногу утих, и к половине седьмого вечера возчики снова остались одни в большой зале, откуда только что удалился последний посетитель. Один из них позвал трактирщика из-за стойки, где он старательно полоскал стаканы.
— Что угодно господам? — спросил он, немедленно побежав.
— Ужинать,— отвечал возчик.
— А потом, конечно, спать? — спросил трактирщик.
— Нет, хозяин,— ответил тот из ломовиков, что казался более общительным.— Мы рассчитываем отправиться к ночи.
— К ночи?…— удивился трактирщик.
— Конечно, чтобы к рассвету быть на месте назначения.
— В Сентендре?
— Или в Гроне. Это будет зависеть от обстоятельств. Мы дожидаемся приятеля. Он скажет, где выгоднее сбыть товар.
Трактирщик вышел из комнаты, чтобы приготовить кушанья.
— Ты все слышал, Кайзерлик? — тихо сказал младший возчик, наклоняясь к компаньону.
— Да.
— Дело раскрыто.
— Но ты же не рассчитывал, я полагаю, что оно сохранится в тайне?
— И полиция начала действовать.
— Пускай себе.
— Под начальством Драгоша, как утверждают.
— Ну и что? По-моему, те, кто боится только Драгоша, могут спать спокойно.
— Что ты хочешь этим сказать?
