Ольга Погожева - Турист
— Приходи сегодня на баскетбол. Тебе везет, но у тебя совсем нет опыта. Я научу тебя играть.
— Спасибо, — искренне поблагодарил я. Маркус, наверное, и не подозревал, как сильно я нуждаюсь в общении хоть с кем-то. — Я постараюсь.
— Тогда до вечера, — кубинец пожал мне руку и медленно отошел. Почти в этот же момент прибыл мой автобус, и я забрался в него вместе с прочим рабочим людом.
Я люблю компьютеры. Нет, правда, на эту работу я всегда ехал почти как на праздник. А сегодня, окончательно убедив себя в том, что в конце этой недели уволюсь у Сандерсона, я был почти весел.
Я вышел на своей остановке и пересел на метро. На душе после разговора с кубинцем было радостно и спокойно: скоро я уволюсь из клуба, и уже через месяц буду собираться домой. С деньгами и с массой новых впечатлений. И дома меня ждет самый замечательный новый год. И мы с Ладой заглянем, как обещали, к дедушке в деревню, где у нас было такое прекрасное, такое доброе детство…
Я уже вышел со станции метро и легким пружинистым шагом шел по улице, когда чья-то жесткая ладонь хлопнула меня по плечу, и уверенный громкий голос поприветствовал меня.
— Привет, ботаник!
— Привет, Кира, — улыбнулся я. Начальница была одета в короткую курточку цвета хаки и такие же штаны, заправленные в армейские ботинки. Я невольно загляделся на её подтянутую, крепкую фигуру, и смуглое лицо, обрамленное копной черных курчавых волос. Она была красивой женщиной, мисс Каррера, даже несмотря на показательно-наплевательское отношение к собственной внешности. Побитая жизнью, уставшая, загнанная, но всё ещё красивая.
— Ты цветёшь и пахнешь, ботаник! Хорошее настроение?
— Можно сказать и так, — не стал скрывать я. — Есть надежда на светлое будущее.
— Надежда… — протянула испанка в третьем поколении, шагая со мной в ногу, как солдат. — Хорошее слово. Знаешь, у меня было много надежд, ботаник. Всю жизнь, считай, только надеждами и жила.
— Это как?
— Мечтала о богатстве и о чуде, — хмыкнула начальница, поправляя сползавший рюкзак. Проходивший мимо панк задел её плечом, и женщина обернулась, зло меряя раздраженного неформала взглядом. — Какого хрена, ублюдок? Что?! Что смотришь, урод?! Пошёл ты! — уже обернувшись ко мне, продолжила, — единственная моя осуществившаяся мечта, русский — это колледж. Я всё-таки закончила его. В прошлом году. Нечем гордиться, мне тридцать три, и я только получила образование. После школы мне пришлось работать долго и тяжело — родители настояли, чтобы я начала самостоятельную жизнь, и выселили из дома. Они были правы, самостоятельная жизнь многому учит. Чаще — плохому. Но я выжила, — Кира гордо посмотрела на меня, — мне приходилось работать официанткой, продавцом, уборщицей, даже грузчиком. Я уже не помню, сколько работ я сменила. Но я скопила себе на образование.
— Вот видишь, — неуверенно сказал я, — мечты всё-таки исполняются.
— Если за каждую мечту нужно платить такую цену, — немного хрипло рассмеялась Каррера, — то лучше вообще не мечтать. Знаешь, ещё я мечтала о большой любви, когда была молодой и глупой. Знаешь, к чему я пришла, переспав с шестью мерзавцами, каждого из которых считала прекрасным принцем? Любви нет, русский! Это красивая сказка, придуманная для того, чтобы мы не вымерли.
— Любви нет для тебя, — ответил я. — Потому что ты в неё не веришь. Но любовь чистая, добрая… любовь родителей к детям, любовь мужчины и женщины, которые всю жизнь жили друг для друга…
— Меня тошнит от тебя, ботаник, — Каррера презрительно дернула щекой, и я быстро заткнулся. Ссориться с человеком, который не готов слушать, мне не хотелось. Тем более если этот человек был моим начальником — казаться умнее неё было бы дурным тоном. — Любовь родителей к детям? Хочешь сказать, мать твою, что мои предки меня любили? Тогда почему выгнали на улицу в восемнадцать? И они хотят сейчас возобновить со мной отношения, звонят — а какого хрена, собственно? Что я им должна? Я только выбралась из этого дерьма, и меня совсем не тянет возвращаться в него снова. Дети! Знаешь, русский, в доме, где я снимаю квартиру, нет ни одного ребёнка — потому что там живут одни голубые и лесбиянки. И никто от этого не страдает! Всё нормально, без всякой любви!
— Это ненормально, — я всё-таки не смог сдержаться. — Пройдет время, и всех этих… из твоего дома… будет ждать одно. Одиночество. Сейчас они живут только животными желаниями, а чем будут жить потом? А когда умрут, кто будет их вспоминать?
— Хрен с ними, — отмахнулась Каррера, — а что насчет твоей теории о родительской любви? Я не знаю ни одной семьи, где были бы нормальные родители, не извращенцы, не педофилы, не алкоголики, не наркоманы, не безработные и желательно разнополые. Для родителей точно так же, как и для детей, важнее их собственные задницы, а не жизни их деток!
Какой ужас, подумалось мне. И ведь, наверное, она права. Она не видела счастья там, где жила. Но ведь это не значит, что его нет! Я слушал всё это, как кино, как что-то, что не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к жизни.
— Это неправда, — только и сказал я.
Мы подошли к офису, и Каррера несколько раздраженно открыла дверь.
— Где Тобиас и Стивен? Вконец охренели, работнички! Уже пять минут рабочего дня прошло!
Я молча обошел стол администратора, направляясь к служебной двери. За ней ждали разобранные компьютерные блоки, которым срочно была нужна моя помощь.
Стиви, худой рыжий студент компьютерного колледжа, подошел первым, чем вызвал на себя шквал ругани, предназначавшийся для них обоих, затем спокойный, как слон, пришел Тобиас, смесь белой и азиатской крови. Не прошло, наверное, и часа, как к нам в комнату (мини-офис, как называл это хозяин фирмы, мистер Джонсон) заглянула мисс Каррера.
— Нашла вам помощника, парни, — ещё хмуро, но уже явно вернувшаяся в привычное настроение, заявила администратор. — Завтра приступит к обязанностям, а вы присмотритесь к нему. Если толковый, оставим, нам нужны люди. Олег, — позвала меня Кира. — У нас заказ на дому.
Я немного растерянно поднял голову, продолжая вкручивать сетевую карту в материнку. На дом ходили только Стив и Тобиас, я же плохо знал расположение улиц, и меня всё время держали в запасе.
— Поднимай свою задницу, русский, — видя, что я не реагирую, повторила Кира. — Это через три квартала, не заблудишься!
Терпеть не могу слово «задница», но у американцев это скорее ласкательное. Отложив отвертку в сторону, я без всякого желания направился выполнять служебный долг.
До места, сверяясь с распечатанным адресом и указаниями прохожих, я добрался минут за двадцать. По домофону мне ответил приятный женский голос, и дверь гостеприимно распахнулась перед самым носом.
