Азиатская книга - Александр Михайлович Стесин
Экскурсовод в архитектурно-этнографическом музее-заповеднике Лудорвай рассказывает про язычество, шаманов, камлание с бубном, священные гусли и напевы «крези» («У нас всегда говорили, что удмурты — самая поющая народность в СССР!»). Показывает святилище в виде срубной постройки с двускатной крышей и открытым очагом, где приносились жертвы покровителю рода. Избушка без окон, земляной пол. В правом переднем углу — божница, прикрытая березовыми ветками и осокой. Вужгурт, покровитель рода, живет в дубовом ларе под божницей, и поэтому туда складывают ритуальные предметы: беличью шкурку, хвост рябчика, крыло тетерева, краюху ржаного хлеба, кусок бересты. Когда в очаге разжигают огонь, жертвенный дым услаждает ноздри Кылдысина, бога плодородия и покровителя младенцев. Раньше белый старик Кылдысин жил среди людей, следил за всходами ржи и пшеницы, но после того, как люди сами поднаторели в земледелии, бог плодородия ушел к другим богам: к демиургу Инмару и подателю дождя Куазю. Инмар, Кылдысин и Куазь — триумвират верховных божеств, им подчиняются все прочие персонажи удмуртского пантеона, от великанов Алангасаров до водяных («вумурт»), домовых («коркамурт»), леших («нюлэсмурт»), духов луга и поля («лудмурт»), духов конюшни и хлева («гидмурт») и прочей нечисти.
Жаль, что молодежь ничего не знает, ничего не помнит. Но пройдет несколько лет, и об удмуртской культуре заговорят далеко за пределами автономной республики, расположенной между Камой и Вяткой. «Бурановские бабушки» станут призерами «Евровидения». Модельер Полина Кубиста прославится своими дизайнерскими платьями, вдохновленными удмуртской традиционной одеждой: кафтан с горловиной (защита от злых духов); обшитый позументом и бархатом нагрудник с восьмиугольной звездой (солярный знак); высокая берестяная шапка с украшениями и покрывалом. На удмуртский праздник Гербер будут съезжаться туристы со всех концов России. Традиционные куколки, коврики и прочие поделки подскочат в цене. Венгерские антропологи вновь заинтересуются происхождением уральского фенотипа. Удмурты — самая поющая народность в СССР и самая рыжая нация в мире. Половина удмуртов имеет монголоидные черты, а другая половина — вылитые финны, если бы только не рыжина. Рыжих действительно очень много, в некоторых деревнях — до 70 процентов.
«Добро пожаловать в наш, как мы говорим, союз рыжих!» Это нас привезли в этнодеревню (по-удмуртски деревня — «гурт»), отвели в избу с глинобитной печью (печь по-удмуртски — «гур»). Эта культурная программа куда интересней, чем фестивальные чтения, даже если она стандартная развлекаловка для туристов. Мне, человеку с Запада, где, как считает мой приятель, любят «экзотику малых народов», интересно все. И нарядное убранство удмуртской избы, и залихватское выступление фольклорного ансамбля, и появление комического персонажа удмуртских сказок Лопшо Педуня (снова театрализованная экскурсия!), и игра в «музыкальную метлу» (пока играет гармонь, метлу передают по кругу; тот, у кого она окажется в руках, когда музыка остановится, должен выйти в центр круга и прыгать через скакалку). И житейская мудрость деревенской старухи, счастливой обладательницы настенных часов с кукушкой. «Петровна, ты время сказать-то можешь?» — «Не могу, и ладно. У меня эти часы не затем, чтоб время знать, а затем, чтоб слышать, как тикают. Звук-то какой хороший…» Показное, но не натужное веселье: ряженые, гармонь, смычковый инструмент кубыз. Поэтесса Д. и критик П. пускаются в пляс, зовут хозяйку избы к ним присоединиться. «Сил нет, — отказывается она, — видать, я сегодня с утра ленивое платье надела». «Ничего себе ленивое платье, — возражает организатор экскурсии, — вон каких угощений нам напекли, аж стол ломится!» Стол и правда ломится. Самое известное блюдо помимо пельменей — это перепечи, финно-угорские ватрушки из пресного ржаного теста с мясной начинкой, залитой яйцом. У коми похожее блюдо называется шаньги, у карелов и вепсов — «калитки». Вкусно, как ни называй. Остальные позиции в этом меню несколько более экзотичны: «сяртчынянь» (ржаные пирожки с брюквой и шкварками); «кожыпог» (колобки из горохового пюре — удмуртский вариант фалафеля); «табани» (кислые оладьи из забродившего теста на основе гречневой и овсяной муки), а к оладьям — подлива из толченой черемухи с медом; «кыстыбей» (чебурек с начинкой из пшенной каши, сваренной на мясном бульоне); «виртырэм» (кровяная колбаса с ячневой кашей, тоже общее для всех финно-угорских народов блюдо); «шунянь» (пирожки с калиной, самой зловонной из русских ягод, — наш ответ восточноазиатскому дуриану); салат из молодого хвоща с льняным маслом; похлебка из крапивы; черемуховый квас.
Вот что запомнилось: эта кухня, эта деревня, этот лес в предгорье Урала, который однажды станет для меня, американца, недосягаемым. Относительная беспечность, которой потом уже не будет. Вот что всплывет в мемуарных заметках, написанных через пятнадцать лет в навсегда изменившемся мире. Вот что важно знать.
2007–2023
ПЕСНИ ТАЙГИ И ТУНДРЫ
Новое «Олонхо» (из цикла «Песни тайги и тундры»)
Где недавно алас наш цвел,
ветер смерти все в кучу смел,
хамначит, взойдя на престол,
всех тойонов в могилу свел[18].
Где стаканы мечут на стол,
а наутро в башке раскол,
огуречный лечит рассол,
там Срединного мира ствол,
малой родины мерзлый подзол,
славы воинской ореол —
полуворон-полуорел.
То ли в спину дует Эол,
то ли новости из радиол
долетели до крайних сел:
променяли сэргэ на кол,
«Олонхо» — на «Бардо Тхедол».
И куда б ты теперь ни шел,
не понять, где Эдем, где Шеол.
И стоит буриданов осел,
табунов небесных посол,
тщится меньшее выбрать из зол.
Бубен
1
До земли раздевается тундра,
до камней, до самóй мерзлоты,
где отходит припай.
В снах, навеянных рифмой «домой»,
обретайся, себя обретай,
но добраться до города трудно.
2
Свет, похожий на снег, все не тает.
И шаман — в телогрейке мужик —
с пьяным блеском толкает свой спич:
все свои, нет чужих…
Если ветер гудит, пока спишь,
значит, чьи-то следы заметает…
3
