Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
Сандили был высокого роста, с прекрасным мужественным лицом и с выражением достоинства предводителя. Речь его была тихая и мерная, никогда не шумливая и редко горячая; он не носил на себе никаких знаков власти; только тигровая шкура, висевшая на его плечах, отличалась богатством. Военный талант его признают сами англичане; он постоянно разнообразил свои маневры, сбивая с толку европейскую тактику: то стремительно нападал сильною сомкнутою колонною, то разделял ее на малочисленные отряды, направлял их на разные точки и потом, в быстром отступлении, снова соединял их; то, наконец, рассыпал войско в застрельщики, смотря по местности, и вдруг, собравшись быстро в массу, ударял опять сомкнутым фронтом. Преследуя кафров, колонисты и английские войска истомлялись трудными переходами, в продолжение которых, иногда по несколько дней, не видели неприятеля; между тем, кафры, выждав удобную минуту, быстро и неожиданно нападали, скрывались так же быстро и снова появлялись в таком месте, где их всего меньше могли ожидать. Лучше нельзя было действовать в их положении. Театром этих кровавых драм были роскошные долины Альбани, самой богатой провинции колоний, где все говорит о благосостоянии и довольстве: веселые деревни и мызы окружены садами, на роскошных лугах пасутся бесчисленные стада; все здесь цветет и радует взор, до первого вторжения кафрской орды, превращающей все в пустыню, пепелища и развалины [10]. Разорившийся фермер оставляет сожженное жилище нищим, основывается на новом месте и быстро и легко поправляется, благодаря здешней благодатной природе, до нового разорения и нового горя. Известие о нападении кафров, как электрическая искра, проносится в провинции; на горах вспыхивают сигнальные огни, весь край поднимается на ноги, и начинаются схватки, деревни пылают и льется кровь. Кажется, такое неверное и беспокойное положение должно было бы у всякого отнять желание жить здесь; но, напротив, наплыв английских переселенцев так велик, что народонаселение провинции с каждым годом становится теснее.
Среди Альбани тысячью изгибами протекает Рыбная река, в берегах, густо поросших мимозою (Mirnosahorrida), которая растет так плотно и часто, что в ней прорубают просеки для прогона стад на пастбища и водопой. При вторжении в колонию, кафры скрываются в этих непроходимых кустах, и нет никаких средств выжить их оттуда; пробовали жечь кусты, но сочная мимоза не поддается огню, и таким образом эти кусты и рощи, краса страны, составляют гибель и разорение для колонистов. Прорубать в них поляны и широкие просеки, как у нас делают в Чечне, колонисты не имеют средств и достаточной силы. При первой тревоге, колонист бросает хозяйство и берется за оружие; дом его превращается в укрепление; он собирает к себе соседей, которым собственных средств недостает для защиты, заколачивает окна и двери и отстреливается, сколько может. Натурально, что это положение образовало из колониста храброго и находчивого солдата: кафр одного колониста боится больше, нежели трех красномундирников, как называет он солдат.
Известный Макомо стар, дряхл и хил; он одет бедно, если костюм его можно назвать одеждою; живет где может, на счет других, потому что сам совершенно нищ. Он принимает подаяние, однако, никто не видал его просящим милостыню, — он принимает как бы должное ему, как дань. В лице его видно выражение независимости, в глазах — ум, во всем лице — смелость и решительность. Прежде, до войны, он жил, большею частью, в порте Бофорт, шляясь по кабакам и харчевням, — тот самый Макомо, который владел плодоносными странами между реками Кая и Киднама и имел большое влияние на свой народ. Его стали упрекать в бродяжничестве и пьянстве; но как были удивлены европейцы, когда узнали, что Макомо стал, вместе с Сандили, во главе кафров! Макомо разыгрывал роль бродяги, служа своим соотечественникам агентом, с необыкновенным искусством, последовательностью и добросовестностью. После кафрской войны 1835 года, бывший бродяга явился в совет предводителей со свитою в 600 конных и 1,000 пеших воинов.
Земли, лежащие по южному берегу Рыбной реки, были населены до 1776 года гонака-готтентотами, предводитель которых, Руйтер, продал эти земли кафрам, a сам, с своим народом, отступил к Бушменской реке. Колониальное правительство, под предлогом восстановления прав готтентотов на эти вещи, вытеснило оттуда кафров (в 1811 и 12 годах), но не отдало готтентотам ни одной десятины… С этих пор начинается постоянная война кафров с колонистами. Нельзя не пожелать, чтобы восторжествовала правая сторона, хотя, к стыду европейцев, к ней принадлежат дикари.
Многоженство дозволяется у кафров, но жены стоят дорого, и потому у редкого предводителя есть небольшой гарем. Замечательно, что молодые люди обоих полов собираются один раз в год в одно место, и там празднуется, всеми вместе, общая свадьба (Runtho). Говорят, будто этот разврат есть следствие заботы о размножении народонаселения; но это вовсе не может содействовать умножению народонаселения, а скорее напротив; вероятно, обычай этот происходит из диких, первобытных понятий народа; после этого, конечно, кафрские женщины, выйдя замуж, не могут похвалиться нравственностью, тем более, что мужчины смотрят на это совершенно равнодушно. Кафритянки довольно красивы и из красоты умеют извлекать выгоды. Хорошенькие из них приходят в неприятельский лагерь с разными безделушками, как будто для продажи, жалуются на нужду и голод, хотя их красиво округленные талии говорят противное, и умеют вынудить участие и сострадание… Высмотрев и узнав, что нужно, они возвращаются домой, к предводителям, с требуемыми сведениями. Кафры никогда не посылают шпионами мужчин.
Томас Прингль (Wrongs of Amakosa) приводит любопытную речь кафрского уполномоченного, после беспрерывных стычек посланного (в 1818 г.) к английскому главнокомандующему. Речь эта полна силы и оригинальной, кафрской поэзии.
«Английский вождь! Эта война — несправедливая война; вы хотите покорить народ, который сами же заставили взяться за оружие. Когда наши отцы и белые встретились в первый раз в Цуурвельде (Альбани), они стали жить в мире, их стада паслись вместе по холмам и долинам, a хозяева их курили из одной трубки; они были как братья. Колонисты стали жадны, и когда им нельзя было выменять всего нашего скота на свои старые пуговицы и бисер, они захотели отнять у нас скот силою. Наши отцы были мужи; они любили свой скот: их жены и дети питались его молоком; они стали оборонять собственность, и началась война. Отцы наши вытеснили буров из Цуурвельда и поселились там, потому что они честно завоевали эту землю; там мы были обрезаны, там мы брали себе жен, там родились наши дети. Буры ненавидели нас, но покорить не могли. Но вы (англичане) пришли сюда и подружились с нашими врагами. Вы назвали коварного Каику братом и захотели завладеть Цуурвельдом; вы налетели на нас как саранча. Мы уступили; больше нам нечего было делать. Вы сказали нам: отступите за Рыбную реку, вот все, чего мы хотим. Мы послушались и отступили на землю отцов. Мы жили с вами мирно. Может быть, некоторые негодяи наши грабили у вас, во весь народ наш был смирен, и предводители были смирны. A Ковка, друг ваш, воровал, и предводители его воровали, и весь народ воровал. Вы давали нам медь, давали бисер, давали лошадей; на них они ездили, чтоб еще удобнее было воровать. A к нам вы присылали только войска. Мы поссорились с Лахой за траву. Это вам не понравилось; вы послали к нам войска, вы отняли у нас последнюю корову, вы оставили нам только несколько телят. Мы и дети наши умирали от нужды и голода.
