Песок сквозь пальцы - Дмитрий Матвеев
Купили разных магнитиков, детских браслетов с маген-дэвидом на подарки («А то вечно потом некогда или нет нигде, так что лучше сейчас возьмем»). Поднялись в кафе. Заняли столик у окна, но русскоязычный официант вежливо пересадил их в другое место. Меню принесли, и он спросил ее, что она хочет. «Только не есть, а то жара, неохота ничего Попить что-нибудь. Да, чего себе, то и мне бери».
Он заказал два мохито на анисовой водке, ей сок, себе зеленый чай, по какому-то пирожному. Мохито был ледяной, ужасно вкусный и совсем не крепкий. Тянули коктейль, болтали ни о чем. Она рассказала ему как живут в отеле Фарковские, как они сегодня уговаривали ее тоже поехать с ними. «Знаешь, я им очень сочувствовала ведь. Они же, как и я, попали не туда, куда ехали. А тут я вдруг поняла – эгоисты они. Ну ладно, сами ушли, их выбор. Но меня-то зачем тянут? Что это за страсть такая – разрушить все, что можно разрушить, а Сашко?» Он слушал, улыбался, а сам рассматривал ее, сидящую напротив, рассматривал откровенно любуясь – вот этим обгорелым, с небольшой горбинкой носом, потрескавшимися припухшими губами, черными дугами бровей, гибкими плечами.
«Эй, ты здесь? Саша! – она приподняла брови, а зелено-голубые в крапинку глаза ее смеялись. – И чем ты девушку напоил? Я же уже пьяная!» – «Та ни, шо ты таке говоршь – напоил! – оторвался он от созерцания, засмеялся. – Это всего лишь водка анисовая со льдом и фруктами… Значит, отказалась ты ехать с Фарковскими?» – «Знаешь, – вскинулась она. –Я бы, может и согласилась. Но я подумала – а як же там останется Сашко, совсем один, посреди Регины и Алексея?» Он протянул руку через стол, коснулся ее узкой сильной руки: «Спасибо». – «Ну, не за что! Да и Алексея мне немного жалко – он все это готовил, старался, хоть и по-своему…» – «Так-так! – он слегка похлопал по ее руке своей. – Значит, и меня и Алексея тебе жалко, да? А кого жальче?» – «Та ты шо! – она аккуратно вытянула свою руку, сжала ладонями горячее лицо. – Ты не представляешь, как меня Регина каждый вечер за Алексея сватает, мол Алешенька и такой, и сякой, и хозяйственный, и холостой! А мне оно надо? Он, по-моему, боится нашего брата, велосипеды предпочитает. Да и молодой он больно, ему тридцать четыре, а мне – тридцать девять». Она заметила удивление на его лице, расхохоталась: «Что, не похоже?» – «Совсем не похоже, – кивнул он. – Я думал, тебе года тридцать три максимум» – «Эх, ну и шо, вот, говорит этот сибирский медведик девушке? – всплеснула она руками. – Тридцать три! Да кто так говорит комплименты, а? Не научился за долгую семейную жизнь? Еще скажи: «Возраст Христа. Пора на крест».
Принесли ледяной сок, пирожные, которые тоже оказались частично с мороженым, и она отобрала его зеленый чай: «Замерзла я тут. Все у них «айс». – «Ну, выйдем на улицу – согреемся».
Они пили попеременке чай, ковыряли пирожное, когда она, подняв глаза, вдруг сказала ему совершенно серьезно: «Знаешь, я ведь почти десять лет в монастыре провела». У него гулко ухнуло куда-то вниз сердце. Она засмеялась невесело, глядя на него: «Чего изменился в лице? Да, была молодая, бегала в церковь, очень мне там нравилось. Так было там как-то… чисто, что ли? Светло от этого на душе было. Вот и получилось так, что один священник стал мне говорить о постриге. Ну, а я что? Слушала-слушала, ездила в разные монастыри… Видел бы ты, как там люди живут! Как они встают утром на заре – и в резиновых сапогах на босу ногу – по хозяйству. А я приехала, такая городская девочка, хлопаю глазами. Мне одна послушница и говорит: «Уезжала бы ты отсюда, девонька!» Подошла, обняла так, и сказала… – она помолчала, опустив глаза. Потом вскинула, встретилась с его взглядом. – Насмотрелась я всякого. И монахов всяких повидала, и священников. От одного даже сбежала как-то. Ехала с ним в одну обитель, на машине ехали. Вот он и пристал ко мне. Говорит: хочу тебя, не могу, сил нет терпеть. Еле как уговорила я его до дома какого доехать, чтоб помыться там, ну, понимаешь… Пока он с домом договаривался, я и сбежала. Как была, через лес по дороге, на станцию, а оттуда – в город на электричке. Проревела всю дорогу, как дура… – она усмехнулась. – Рассказывала потом одной послушнице, пожилой, а она говорит: ну что ж, бывает такое, искушение, не было бы греха на тебе. Слышишь? Это она девчонке говорила!»
Он медленно и осторожно накрыл ее руку своей. Она дернулась, но руку не убрала. Невидяще глядя в стол сказала: «Я потом читала рассказ какой-то, там про девушку, которую подвозили в грузовике, под брезентом. Там же сидел и священник, рыбу, селедку, кажется везли в этой машине, ну и ели ее прям там. Доставали из бочки руками и ели. А потом он руки обтер и к девушке к этой полез. Я как вспомню этого своего, так сразу чувствую теперь запах селедки…»
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом понял – ничего не надо говорить. Подозвал официанта, рассчитался, они вышли.
Жара спала, был уже вечер. Они шли молча по обочине, потом она ткнула его в бок: «Споить хотел, а?» Он засмеялся: «Споишь тут одним коктейлем, ага!» – «Да мне сейчас и этого хватило. Наговорила тут тебе…» – «Ничего, – он приобнял ее за плечи. –Я же у тебя тут за… механика. Вот. Так что –говори»
Она спросила его о Жанне д`Арк, что он думает о ней, поспорили о голосах, о призвании и политике, и он, поглядывая на нее сбоку, вдруг вспомнил – как будто это было сто лет назад, а ведь было-то только вчера утром! – как она стояла в базилике Рождества напротив святого Георгия, в шлеме, с опущенным взглядом и закушенной губой, дева-воительница Богомила, бывшая монашка… И сердце его вдруг словно сжала чья-то рука, и он снова обнял ее за плечи, они дальше шли молча, не глядя друг на друга, но чувствуя друг друга очень остро…
Они пришли вовремя – затевался ужин, Регина начала покрикивать на него и на Богомилу,
