Александр Дьячков-Тарасов - Тимур на Кавказе
Бешеный человек опомнился.
«Домой!» — захрипел пьяный. Но с ним нельзя было ехать по улицам, и мы решили переночевать в чайхане. Приставили караул у дверей на улицу и послали одного из воинов к заведующему главной квартирой Тимура с запиской, чтобы не беспокоился о нас.
«Представитель Генуи! — подумал я, — представитель негодяев и насильников».
Попойка продолжалась.
— Синьор Чезаре, почему ты не заступился за своего старого слугу? Отец твой дал мне свободу за то, что я спас ему жизнь. Ты теперь сам раб Тимура: не испытывай судьбу. Дай свободу Антонио, он тебя ещё ребёнком носил. Напиши отпускную, я и Джовани подлижем — и всё. А тебе слава…
Чезаре нахмурился и ударил пустым кубком о стол.
— Нет, не дам отпускной, а то Антонио зазнается так же, как и ты, что осмеливаешься давать мне непрошенные советы…
Я обозлился.
— Я такой же свободный человек, как и ты, Разница между нами та, что я получил высшее образование, а ты только грамотен и выучил только кодекс дуэли. Поэтому спрашиваю тебя, как ты осмеливаешься мне говорить дерзости? Впрочем, бросим это. Только знай, что если я отца твоего спас, то тебя, если представится случай, спасать не стану.
— И не нужно, — пробурчал он и отвернулся от меня.
Случайно прерванный осмотр города мы не возобновляли на следующее утро, а поспешили за город, в ставку Тимура; нас известили, что мы должны участвовать в торжественном въезде победителя в столицу поверженного врага.
Джовани имел вид побитой собаки и, чтобы загладить свою вину, подарил Антонио, который ходил с забинтованной головой, ковёр, залитый его кровью.
Чезаре сделал Джовани жестокий выговор и указал, что люди, столь неуравновешенные, не могут занимать ответственных должностей, и он, Чезаре, берёт назад обещание, что представит ему дожу в субпрефекты водной из генуэзских факторий на Понте; при этом он прибавил, что дружба их от этого не должна измениться.
Антонио же он пообещал, что если он ещё раз забудется в присутствии господ своих, он его немедленно продаст восточным купцам.
Услышав это обещание, я твёрдо решил освободить Антонио при первом удобном случае.
ВЪЕЗД ТИМУРА В МАДЖАР
Затрубили боевые трубы. И началось торжественное вступление Тимура в столицу побеждённого хана Кипчакской империи. Авангард в роскошных одеждах, на лучших конях, растянулся на четверть мили. За ним везли красно-жёлтое знамя Тимура. Сам он на любимом коне в простой тёмной одежде казался дервишем, окружённым всеобщим поклонением. По бокам ехали эмиры. Пленное знамя Тохтамыша колыхалось позади гиганта-азийца. Шествие замыкалось бесконечными рядами воинов.
Я ехал поодаль сбоку. Мой приятель эмир Ахмат-бей не отставал от меня. Мы с ним почему-то подружились; он был близок к Тимуру; он заведовал отрядом его личной охраны; в Ираке он спас хану жизнь, снёсши голову иракцу, уже взмахнувшему саблей над головой Тимура, Эмир, наклонившись ко мне, прошептал:
— Проследи, куда Тимур смотрит часто.
— Трудно, друг: вперёд на город…
— Ну, да, конечно; ну, а всё-таки присмотрись.
— Ничего не вижу.
— Ну, а видишь впереди вон ту бородатую бритую голову на копьё, самую первую из всех голов на копьях?
— Вижу.
— Это голова главного знамёнщика Тохтамыша. Помнишь, накануне боя вечером в ставку привозили закутанного человека? Я с тобой тогда разговаривал?
— Помню, помню.
— Ну, так это был наш шпион, который большой суммой золота, по приказу Тимура, сумел подкупить через лазутчика его, — при этом эмир показал глазами на голову, — он должен был в разгар боя бросить знамя. А ты знаешь ведь, что во время боя оно около Тохтамыша должно быть: знамени нет, — нет и Тохтамыша. Так все кипчаки и подумали, когда этот изменник бросил знамя… А последствия тебе известны.
— А Тимур, — ещё тише зашептал эмир, — умнейший человек: зачем тратить людей, если можно их сберечь и потратить много золота для того, чтобы с помощью спасённых им тысяч своих воинов добавить ещё больше золота… Да, он так всегда пытается делать… А ты скажешь, вижу по глазам: «хорошо же он отблагодарил за услугу». Я отвечу: хан ненавистник всякой подлости, измены, он беспощаден к изменникам и казнит их, как только они очутятся в его руках… У изменника нашли всё золото, переданное ему шпионом, и Тимур велел это золото отослать «визирю путешествующих и покинутых имуществ»[98] (так назывался один из министров империи Тимура).
На большой площади города перед главной мечетью было собрано несколько тысяч не успевших покинуть город жителей, исключительно мужчин. Среди леса копий всадников, заполнивших площадь, по живой улице, среди гробового молчания, нарушавшегося только конским ржанием, повелитель азийцев проехал к мечети. Азийские моллы вознесли в его присутствии благодарственные за победу молитвы.
Выйдя из мечети, Тимур подозвал эмира Османа и нарочито громко сказал ему:
«Я иду дальше на север наказывать народы, нарушившие закон пророка. Тебя назначаю здесь эмиром. Возьми 20 тысяч воинов, охраняй мой тыл, устрой сообщение и создай в этой столице моего посрамлённого пророком врага мир и порядок»… Эмир склонил колена, приложил затем руку к сердцу и встал. Тимур поднял вверх руку, как бы благословляя кого-то. «А вы, кипчаки, ступайте по домам и мирно трудитесь. Глашатай, передай им, что я сказал!» Широкоплечий воин с оглушительным горлом повторил на всю площадь слова завоевателя. Процессия двинулась обратно.
Я не ожидал такой милости, проявленной Тимуром но отношению к жителям столицы. Но позднее я оценил по достоинству этот приём умного и предусмотрительного полководца.
ДОБЫЧА
На четвёртый день был отдан приказ, чтобы каждый воин одну десятую часть своей добычи отдал государству: нарушители приказа могли лишиться головы. Все товары и ценные вещи из караван-сараев, складов, общественных и частных домов были свезены к ставке. Для перевозки были назначены сотни двуколок; кроме того, около 2 тысяч повозок было собрано в Маджаре и в аулах.
К 4 часам дня в поле на большой лагерной площади, в Центре которой высился громадный походный шатёр Тимура, на значительном пространстве были навалены горы богатейшей добычи.
Тимур её осмотрел. После этого большой отряд обозных воинов тщательно уложил эти богатства на повозки. К вечеру они скрылись в степи, направляясь в далёкий Самарканд.
Дорого стоит эта добыча, подумал я: несколько десятков тысяч жизней. Пройдёт ещё некоторое время, и на Самарканд нападёт другой народ, — и опять десятки тысяч смертей.
