Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах
Само собой разумеется, имя Руала Амундсена было среди нашего экипажа более популярно, чем имена аэронавтов дирижабля «Италия».
В ушах каждого из нас продолжал звучать незабываемый крик простых норвежских людей, когда мы шли вдоль берегов Норвегии:
«Спасите нашего Амундсена!»
Этот крик невозможно было забыть.
Но, увы, об Амундсене ничего не было слышно, так же как и о его молодом соратнике Финне Мальмгрене.
Не удастся ли нам найти группу Мальмгрена к северу от Семи Островов? Решение обходить эти острова уже было принято. Но наступила пауза для подготовки к очередной схватке со льдами. И, пока «Красин» стоял на месте, Воронцова, Суханов, радист Добровольский и я решили по штормтрапу спуститься на лед. Впервые на арктический лед!
Что касается Воронцовой, то можно не сомневаться, что она оказалась первой в истории женщиной на льду в районе Семи Островов!
Снег был твердый. Когда его сжимали в руке, он вовсе не разжижался, а оставался сухим, упругим комком. Воронцова подошла к большому торосу, разгребла снежный покров руками, одетыми в рукавицы, и из места, которое она разгребла, полилась нежнейшая светящаяся голубизна. Все время, что «Красин» стоял возле этого куска ледяной пустыни, торос продолжал светиться, как громадная синяя лампа, излучающая голубизну.
Невдалеке бледно зеленела просторная полынья, у края которой лежал черный тюлень, спокойно рассматривавший нас. Мы шли к тюленю, проваливаясь в снегу, стараясь не разговаривать, чтобы не испугать зверя.
Тюлень смотрел на четверых, которые шли к нему, и не двигался. Приятно было ходить по большому пространству, хотя пространство было обманчиво, почва под ногами проваливалась и то, что служило почвой, в действительности — только вода океана, обращенная в лед.
С мостика корабля раздался тихий свист. Мы оглянулись. На мостике стоял штурман Бачманов, направлявший винтовку в сторону тюленя.
После выстрела тюлень заметался на брюхе, ударял блестящим хвостом по льду и бешено крутил головой. Бачманов выстрелил снова. Тюлень рванулся и бухнул в полынью. Он остался лежать в зеленой воде, перевернутый на спину, окрашивая кровью зелень воды. Убийство животного было бессмысленным. Мы чувствовали себя виноватыми в том, что не помешали Бачманову.
Не сговариваясь, молча пошли обратно. По штормтрапу взобрались на борт и в последний раз взглянули на необыкновенный торос, который светился, как большая синяя лампа.
В кают-компании Джудичи произносил очередную громкую речь о «современной гуманной цивилизации».
Джудичи, итальянец по национальности, не был поклонником Муссолини. Время от времени он позволял себе кое-какую критику и шуточки по его адресу. Но это не мешало ему сотрудничать в одной из самых больших газет фашистской Италии. Он был ее берлинским корреспондентом, и весть о гибели дирижабля «Италия» застала его в Германии. На нас он производил впечатление человека без каких-либо твердых политических убеждений. Возможно, он предпочел, чтобы его газета была какого-либо другого направления, но, если газет другого направления в Италии нет, что ж, приходится сотрудничать в тех, что есть!
Спор в кают-компании разгорался. Мы все, советские журналисты — Шпанов, Южин, Суханов, корреспондент «Комсомольской правды» Кабанов и я, — стали ему возражать. О какой гуманной цивилизации может быть речь, когда Европа ощетинивается частоколом вооружений! Пораженная в первой мировой войне, Германия изнемогает под тяжестью репараций, которые наложили на нее победители. В самой Германии уже нарождается темное движение нацизма, зловещее имя Гитлера уже начинает мелькать в газетах. Страны отгораживаются одна от другой. Весь мир представляет собой картину раздоров и несправедливости. Китай разодран на части изменниками генералами, истекает кровью в многолетней гражданской войне. Политические убийства становятся обычными в странах «гуманистической» Европы…
Но Джудичи потирал руки, весело улыбался и говорил, что так это все и нужно. Если бы всего этого не существовало на свете, что бы тогда делали журналисты? О чем тогда писать?
О чем? Ну, у нас, советских журналистов, всегда есть о чем писать и помимо войн, убийств, репараций. И, не будь на свете всех этих зловещих явлений, мы еще больше смогли бы писать о том, что нас увлекает. Я напомнил о Днепрострое, который только-только начинал тогда строиться. Ровно год назад — в июле 1927 года — я побывал в Кичкасе, у города Запорожья, и описал места, где должна быть воздвигнута самая большая в Европе плотина и залиты знаменитые днепровские пороги.
Джудичи рассмеялся так, что чуть не подавился дымом сигары. Днепрострой? Да, он уже читал об этом в европейских газетах. Великолепный блеф! Но ведь тут собрались журналисты. Зачем же нам обманывать друг друга? Мы-то между собой можем признать, что никакой Днепрогэс никогда не будет построен! Все это только пропагандистская выдумка! Россия слишком, слишком бедна, чтобы всерьез думать о создании самых больших в Европе гидроэлектростанций!
Убеждать его? Продолжать спорить? Не стоило. Погодите несколько лет, синьор Джудичи, и тогда посмотрим, в состоянии ли отсталые русские построить Днепрогэс, который вам кажется только пропагандистским блефом! Сейчас нас всех интересует другое: удастся ли нашему «Красину» обойти обледенелые Семь Островов? Не придется ли нам с вами зазимовать во льдах Арктики, синьор Джудичи?
В десять часов тридцать минут утра 2 июля «Красин» двинулся в обход Семи Островов.
Казалось, что нам начинает везти. Ветер с востока неожиданно расширил пространство чистой воды между ледяными полями — путь во льдах был открыт. Наиболее легковерных или, вернее, наименее опытных из нас уже окрыляла надежда, что еще недолго — и ледокол пойдет чуть ли не по чистой воде и мы достигнем группы Вильери на льдине. В самом деле, за первые пять часов мы прошли более пятнадцати миль! Не так уж плохо для плавания далеко за восьмидесятой параллелью северной широты, среди дрейфующих льдин да еще до начала настоящего полярного лета!
В двух милях от крошечного, покрытого снегом и льдом острова Росс пришлось остановиться на два часа для небольшого ремонта: ставили новые соединительные болты на валу правой машины. Пожалуй, даже не всему экипажу была известна причина кратковременной остановки. Мы уже привыкли к временным остановкам во льдах. Однако за эти два часа ледовая обстановка несколько изменилась. Лед, как заметил вахтенный штурман, достиг сплоченности 9 баллов, то есть стал уже весьма серьезным противником даже для нашего ледокола. Но все же он еще не был непроходим, и с двух-трех наскоков «Красин» без особенного напряжения раскалывал и раздвигал ледяные поля площадью в 300–400 метров и проходил между ними.
