Г Метельский - По кромке двух океанов
— Восемнадцать метров в секунду, — говорит Гедройц, взглянув на прибор. — Зимой бывает до сорока, порывы — до пятидесяти. К тому же морозец градусов тридцать. Диксон не подчиняется общему закону. Обычно сильный ветер приносит потепление, а у нас наоборот. Это от рельефа местности: живем в отлично продуваемом енисейском коридоре, ничем не прикрытом с моря.
Да, условия жизни на Диксоне, прямо скажем, не ахти какие. Всего два безморозных месяца в году. Долгая полярная ночь. С восьмого ноября солнце уже не выйдет на работу и наступят три месяца темноты, до четвертого февраля, когда ровно в полдень покажется багровая, огненная горбушка светила.
— А в этом году на день раньше увидели солнышко, — Гедройц замечает мой недоуменный взгляд. — Благодаря рефракции: не само солнце, а его отражение. А все равно радостно, — он смотрит на часы. — Между прочим, сейчас радиозонд будут запускать.
Мы отправляемся в соседнее здание и приходим в тот момент, когда распластанный на полу длиннющий, все того же морковного цвета мешок только что начинают наполнять водородом. Газ вырывается из баллона с легки? Со свистом, мешок на глазах полнеет, выпрямляется и становится похожим на гигантскую сигару. Эта «сигара» продолжает набирать силу, набухает, как бы потягивается после сна и вдруг одним мощным рывком подскакивает к потолку ангара. Там она бестолково вращается, удерживаемая не только потолком, но и веревкой снизу, и теперь напоминает старинную иллюстрацию к роману Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре».
Несколько молодых бородачей торжественно выкосят «сигару» через огромные ворота во двор. Там по-прежнему свистит ветер, все те же восемнадцать метров е секунду, и надо приложить немало усилий, чтобы удержать эту вырывающуюся из рук махину. Кто-то, должно быть главный, поглядывает на часы и машет свободной рукой: «Время!» «Сигару» отпускают, и она, как вырвавшийся из бутылки джинн, стремительно взмывает вверх, в свинцовое небо, но не свечой, а косо, сносимая ветром. На конце у нее болтается зонд, что-то вроде небольшого ящичка, заполненного радиопередатчиком и другими приборами, которые уже начали посылать на землю уйму разных сведений и будут заниматься этим полезным делом, пока не лопнет где-то на тридцатикилометровой высоте наполненная водородом «сигара».
…Завтра тоже нет летной погоды. Впрочем, меня это не очень беспокоит: можно продолжить знакомство с Диксоном и записать в свой блокнот еще несколько фамилий.
Одна из этих фамилий — Седова. Лидия Евгеньевна Седова, о которой я услышал еще при первой встрече с секретарем райкома партии. Зоя Иннокентьевна тогда говорила о людях, чьи сердца «прикипели к Диксону», и среди первых назвала Седову, управляющую диксонской торговой конторой. (Заметьте, не торгом, не отделом, а как-то по старинке — конторой.)
Утром я связываюсь по телефону с Лидией Евгеньевной и слышу в трубке энергичный молодой голос:
— Приходите в любое время, я буду вас ждать…
До торговой конторы я добираюсь через час.
Навстречу из-за стола встает седая красивая женщина средних лет, очень подвижная, со знаком «Почетный полярник» на груди.
— С чего мы начнем? С беседы или экскурсии? Или, может быть, пойдемте ко мне пообедаем? — она забрасывает меня вопросами. — Хотя до перерыва еще далеко. Тогда лучше всего походить по городу. Покажу вам свое хозяйство. У нас ведь торговая контора не такая, как на материке. В нашем подчинении и хлебопекарни, и молочнотоварная ферма, и питьевая вода. С водой у нас проблема. На Диксоне пресной воды нет, берем из озера за два километра, — она машет рукой, должно быть, в сторону этого озера. — А случается, что не хватает воды, тогда снег топим.
Этот рассказ я дослушиваю уже на ходу. Лидия Евгеньевна, в модном демисезонном пальто и модных туфлях, гулко ступает по деревянному тротуару, уводящему куда-то на окраину поселка.
— Наших буренок хочу вам показать. Самое северное в мире стадо.
Буренок, однако, я вижу только издали, они все в тундре, пасутся, стараясь утолить голод в солнечных лучах, испытываемый трехмесячной ночью. Заходим в пустой, аккуратный и очень чистый коровник. Пахнет парным молоком, висят аппараты для электродойки, по желобам весело бежит вода.
— Все — холмогорской породы, — продолжает Лидия Евгеньевна и сама при этом светится от радости, от гордости за свое хозяйство, за свою работу. — Чистопородные: класс элита-рекорд, элита и первый класс. Надои более четырех тысяч литров. Хорошие коровки. Вот только копыта быстро растут. Это потому, что без движения, мало ходят.
Лидия Евгеньевна говорит быстро, торопливо, будто боится, что не успеет рассказать все, чем живет в этом заполярном поселке.
— Просто не знаю, что бы я делала на материке. Здесь вся в работе. Летом особенно. Груз идет, надо встречать, провожать. Вон на «Приморске» мясо привезли. Муку… Хлеб вы наш, конечно, ели?
— Чудесный хлеб, — хвалю я.
— Нет, в столовой не то. Хлеб надо пробовать прямо из печи… Пошли в пекарню? А? — она вопросительно смотрит на меня, ожидая моего согласия. — Ну вот и добро. Это недалеко.
— Здравствуйте, девочки! Здравствуйте, милые! — раздается ее голос, едва мы переступаем порог пекарни. — Я к вам гостя привела. Угостите нас, пожалуйста, чем богаты, — и, оборотив ко мне радостное, раскрасневшееся от быстрой ходьбы лицо: — Коллектив коммунистического труда… Вот Анна Федоровна Сафронова… Жданова Галина… Матрена Васильевна Асадчикова. Все пекари… А как будет пекарь женского рода, а?
Одна из женщин приносит румяный, пышный, с глянцевой корочкой «кирпич», от которого Лидия Евгеньевна с легким хрустом отламывает кусок и протягивает мне.
— Ешьте на здоровье! — И через секунду: — Ну как, вкусно? Ели вы еще где-нибудь такой хлеб? То-то же… Шесть сортов выпекаем. Наш хлеб на станции «Северный полюс» едят да нахваливают. Вынимаем из печи буханки и сразу горячие замораживаем. А там, на СП, они разогревают, и получается хлеб свежий, будто только испекли.
Обедаю я в гостях у Лидии Евгеньевны. Она живет в новом доме со всеми мыслимыми удобствами, именуемом «кораблем»: говорят, что таким виден дом с моря на подходе к Диксону. За столом степенно сидит сын Седовой, Витя, ширококостый и улыбчивый подросток.
— Вот мы с Витей несколько лот назад отдыхали в Сочи. Неделя не прошла, а он вдруг и говорит: «Надоел мне этот юг, мама, поехали-ка домой, на Диксон…» Или еще одна гражданочка спрашивает там у меня: «Вы откуда, извините, приехали?» «С южного берега Карского моря», — отвечаю. А она этак серьезно: «С южного, это еще ничего».
Потом Лидия Евгеньевна показывает книги с дарственными надписями на английском, французском, немецком, польском языках.
