Уилфрид Тесиджер - Озерные арабы
— Он испугался, — объяснил мне Саддам. — Никто не пойдет с тобой. Маданы — невежественные люди, живут на озерах подобно своим буйволам. Они боятся правительства. Я встречал англичан и знаю, что они хорошие люди, но маданы с подозрением относятся ко всем чужакам. Аджрам думает, что ты увезешь его и завербуешь в армию.
Я не ожидал, что будет трудно подыскать себе спутника, и чувствовал себя несколько обескураженным.
Пятнадцатилетний мальчик, гребец на соседней лодке, предложил:
— Возьми меня с собой, сахеб! Дай мне денег и возьми с собой. Тогда мне не придется целый день срезать хашиш, стоя в холодной воде.
— Нет, не бери его! От него не будет прока, он лентяй. Лучше возьми меня! — крикнул другой мальчик.
— Да они оба никуда не годятся! Возьми меня, я умею петь и танцевать. Я будут развлекать тебя, — воскликнул мальчик-гребец помоложе, лет тринадцати. У него был курносый нос, большой рот и смешливые глаза, а сам он был кожа да кости.
— Они шутят, — сказал мне Саддам и обратился к младшему: — Давай, Хелу, спой.
— Да я не умею, Саддам.
— Ну, ну, спой, Хелу. Развлекай нас, пока не дойдем до тростников.
Сахайн тоже подал голос из своей лодки:
— Спой, Хелу.
Саддам сказал мне, что у мальчика приятный голос. Последний взглянул на нас с дерзкой усмешкой и начал чистым дискантом: «Арабы рассказывали мне о тебе — тиране с самых первых дней». Мелодия была прелестна — ритмичная, печальная. Саддам поспешил объяснить мне, что эту песню о шейхе, жившем за Тигром, сочинила одна из его жен, с которой он плохо обращался и в конце концов развелся.
В озерном крае песня обычно бывала популярной полгода или год. Потом она приедалась и появлялась другая. Как правило, одновременно пользовались успехом до полудюжины таких песенок. Эта была настоящим боевиком. В течение последующих двух лет я слышал ее повсюду — на свадебных церемониях, вечерами на импровизированных танцах и, как сейчас, на пути к тростниковым зарослям.
— Спой еще, Хелу. Давай другую песню!
И Хелу запел снова. Несколько ушедших вперед лодок поджидали нас. Всего набралось двенадцать-пятнадцать лодок. Они беспрерывно стукались бортами одна о другую, плывя рядом с нами по протоку. Два мальчика гребли кормой вперед. Позже я заметил, что маданы часто гребут таким образом, когда в лодке один человек. Как только Хелу замолкал, аудитория кричала:
— Давай, Хелу! Еще одну песню!
Красивая девушка лет четырнадцати сидела в одиночестве в одной из лодок, набросив на голову и плечи черный плащ. Когда один из мальчиков оттолкнул рукой нос ее лодки, двинув лодку в тростник, она сердито накричала на него. Я не расслышал ее слов, но другие засмеялись и похвалили ее решимость постоять за себя. В другой лодке совсем юная девушка гребла вместе со своим братом, сидя, как и положено женщине, позади него. Я спросил, помогают ли женщины собирать хашиш. Саддам ответил:
— Да, но только если в семье не хватает рабочих рук.
Наконец лодки одна за другой вошли в заросли тростника. Хелу, отъезжая, шутливо крикнул:
— Ну что, сахеб, не хочешь взять меня с собой?
Впереди расстилалось открытое водное пространство шириной в две мили. Поверхность воды, волнуемая поднимающимся ветром, была темная, с синими отсветами. Саддам сказал, что это место известно под названием Дима. Местные маданы дают отдельное название каждому участку открытой воды, даже если он не больше, чем пруд, почти каждому протоку и тростниковому массиву, но их географические познания обычно ограничены ближайшими окрестностями.
— Кругом или напрямик? — спросил Саддам. Сахайн, внимательно всмотревшись в воду и небо, сказал:
— Напрямик! Пойдем против ветра, все будет в порядке.
В безоблачном небе парили три орла. Я наблюдал за стаями уток, летавших над дальним концом озера. Некоторые кружили высоко в небе. Мне удалось признать крякв и широконосок. Другие утки — чирки либо чирки-трескунки — опускались и поднимались над верхушками тростника плотными стаями, сверкая белыми подкрыльями, когда они одним рывком взмывали вверх. Сначала я не мог понять, кто потревожил их, но тут заметил вдали, у тростников, две лодки. Я спросил, на охотники ли это, но Сахайн, взглянув на лодки, ответил:
— Нет, они травят рыбу. Они из Кубура — деревни, в которой мы будем завтракать. Гребите сильнее, нам нужно пересечь озеро, пока ветер не усилился.
Когда мы прошли полпути, Сахайн сказал:
— Приготовь ружье, сахеб.
Он указал налево, где на воде плотной стаей сидело несколько сот лысух. В это время орел, пролетая низко над стаей, пикировал на нее, но лысухи отогнали его, так сильно ударяя по воде крыльями, что она бурлила.
Ветер усиливался, и, когда мы повернули к стае лысух, вода стала время от времени хлестать через борта лодки. Орел пикировал на лысух еще два-три раза, пока мы подходили к стае, которая не обращала на нас никакого внимания, хотя мы были уже в сорока ярдах. Я выстрелил из обоих стволов. Лысухи рассеялись и поднялись против ветра. Пока мы подбирали убитых птиц, другие охотились за подранками, которые ныряли, когда лодка приближалась к ним. Сахайн, стоя на носу, с помощью остроги подбирал птиц одну за другой, как только они появлялись на поверхности. Он бил острогой тех, что были поближе, и метал ее в тех, что оказывались дальше. Как только птица попадала в лодку, один из гребцов перерезал ей горло, обратившись лицом к Мекке и приговаривая: «Во имя Аллаха, Аллах превыше всего!» Это ритуальное изречение как бы делает птиц законной пищей для мусульман; в противном случае даже маданы будут рассматривать их как падаль и швырнут прочь. Строго говоря, все птицы должны быть еще живыми; должна показаться кровь, когда им перерезают горло. Но мои спутники были не слишком привередливы.
— Вот эта как будто мертвая? — спросил один из них, выудив из воды птицу, чья голова пробыла под водой добрых десять минут.
— Конечно нет! Быстрее перережь ей горло.
У мусульман считается, что кровь, падаль и свинина нечисты. Существует еще множество ограничений, меняющихся от района к району, от племени к племени. Например, некоторые мусульмане не едят птиц с перепончатыми лапами. В Ираке шииты не едят зайцев, а сунниты этот запрет не признают. Маданы едят бакланов и змеешеек, но не пеликанов; едят караваек, цапель и журавлей, но не аистов; едят малых поганок, по ни в коем случае не другие виды птиц этого семейства; и они не станут есть такую рыбу, как сом.
Когда мы подобрали всех лысух, Саддам приказал гребцам поторапливаться, так как наша лодка с двумя пассажирами и моими ящиками на борту набрала довольно много воды. Я был рад, когда мы оказались под прикрытием тростниковых зарослей. Здесь к нам присоединилась лодка Сахайна, и мы подсчитали добычу. Вместе мы подобрали пятнадцать птиц.
